Медеу Сарсекеев - Клад

Казыбек почти канючил. А Елемесу казалось: он просто трусит.

— Пожалеешь, Казыбек! — вразумлял его резким словом друг. — Я никогда для тебя плохого не хотел… А пожалеешь потому, что разговор пойдет об Актасе. Я уже догадываюсь… Не далее как вчера Максут Ералиевич вдруг потребовал отыскать твою служебную записку, состряпанную перед уходом из экспедиции. Бумаги нашлись в целости, слава богу. Они уже у экспертов… А сегодня Ералиев захотел тебя самого видеть… Чуешь? Не прямая ли тут связь?.. Впрочем, думать за других — не мое занятие. Приказано доставить, вот и стараюсь.

— Ладно, ладно! — Казыбек уже заторопился. — А тебе хоть известно, кто затеял этот разговор о похороненном проекте?

— Ты хочешь знать, кто твой союзник? — вильнул языком сокурсник. — Совсем не лишний вопрос для неудачника. Но мой ответ опять тебя удивит. А день и без того полон сюрпризов. Ладно, скажу: что-нибудь значит для тебя имя академика Снурникова?

— Сергей Архипович?

Казыбек, судя по выражению глаз, обретал свою форму.

Елемес развивал успех.

— Ах ты же господи! — всплеснул он руками. — Какой же ты отсталый человек, товарищ Казтуганов! Что значит три года пожить вне привычных понятий! А тут жена мозги припудрила своим гарнитуром? Так и быть, помирю и с женой. А вот с министром, если ты ему не понравишься, мирить не стану.

Последние слова Елемес произнес уже на выходе из квартиры.

— Мыслишка, между прочим, появилась… насчет Меруерт. Только дай слово, что поступишь так, как скажу. И мужская честь твоя будет сохранена, и жена соплями не забросает, сокрушаясь о потерях… Если пожелаешь того, брошу ее тебе в объятия уже сегодня.

— Не много ли обещаешь? — с сомнением произнес Казыбек, не возражая покамест против ультиматума.

Около часа друзья сидели в кабинете начальника управления кадров, разговаривая о том о сем и не касаясь лишь одной темы — размолвки с Меруерт. Казыбек считал, что на службе не должно быть места рассуждениям о семейных дрязгах. Все домашние неурядицы на людях видятся мелкими и не стоящими внимания. Он не разрешал Меруерт звонить к нему на работу, боясь насмешек сослуживцев.

Время уже восемнадцать, но Ералиев задерживался на совещании в Совмине. Соскучившиеся друг по другу однокашники принялись делать заочную перекличку бывших студентов, называя фамилии. Обо всех Казыбеку хотелось знать хоть что-нибудь. Елемес мог дать любую справку.

Забыв о возрасте, они теперь перебирали в памяти эпизоды студенческих лет, то и дело восклицая по поводу судеб своих ровесников, которым в одном случае очень везло, в другом первоначальные успехи сходили на нет из-за какого-либо нелепого житейского происшествия.

Казыбек разволновался, отошел к окну. Его собственная жизнь никогда не казалась ему безмятежной. Кто он сейчас, если примерить по служебной лестнице? Рядовой геолог-неудачник, сотрудник фондов. Судьба самую малость поигралась с ним на чужбине, поманила к себе удачей. А у себя дома?..

Взгляд его упал сначала на тротуар, протянувшийся вдоль домов на противоположной стороне улицы. Там вереницей двигались пешеходы: вот старушка с тяжелой авоськой, рядом мужчина, толкающий впереди себя коляску с младенцем, группа смеющихся девушек. Сколько им? Чуть старше Назкена… Жизнь вот-вот превратит и его в деда, как того старичка, семенящего на кривых ногах вслед за молодым, атлетического сложения джигитом. Женщина, оглядываясь, пересекает улицу, идет прямо на красный светофор… Все бегут, нужно поспеть, а время неумолимо ведет свой отсчет. Минутам ли только?.. А делам?

Спешить вошло в привычку. Другие не останавливаются и тогда, когда рядом упал человек. Есть и такие, что наступят на лежащего и пойдут дальше. А небо с почти неподвижными облаками и загадочной глубиной словно зовет суетящихся внизу людей замедлить шаг, оглядеться на себя хорошенько сначала, обдумать дальнейший путь и уж тогда срываться в соревнование с другими. Всегда величавы горы, чисты снега Алатау… Вот уж к чьей вершине Казыбек тянулся бы всю жизнь, чтобы не отстать от других. Вспомнил об альпинистах: что влечет людей ввысь? Не от суеты ли надоедливой спасаются истинные покорители вершин? Все для них естественно и просто: гора, зовущая к себе, чистое небо, воздух… Задумал — сделал: превозмог самого себя в колебаниях, одолел крутизну скал на подступах к желанному пику…

Путь этот, конечно, не для Казыбека. Если бы он был достаточно натренирован, наверняка чередовал бы занятия: один раз взобраться на высокую гору, в другой — пробурить сверхглубинную скважину… Нет, нет, прогулки, какие бы они ни были заманчивые, не для него. И на самой живописной вершине по привычке искал бы характерные линии на изломе камней, ловил упрятанные в твердую породу блестки минерала… Без таких находок, дающих средства к существованию людям, любое восхождение содержит элемент жизни праздной. Пусть не совсем праздной, чем-то объясненной, оправданной. Но главное все же в том, чтобы не топтаться на месте, искать и находить. Иначе засосет обывательщина. В голову полезут мысли об украшениях, модной одежде с нездешними фасонами, а там недалеко и до завезенных с Востока шифоньеров и кресел, покрытых узорами, будто сорочка жениха. Этак можно забыть о том, что ты пришел в мир человеком, и самому превратиться в вещь, в забаву для других.

— Послушай, а я ведь еще ни слова не слышал от тебя об Алжире, — напомнил о себе Елемес. Он подумал, что Казыбек скучает у окна.

— Только не здесь и не сейчас! — бросил через плечо Казыбек.

Напомнил дружок о недавнем. И в голове геолога завертелось, будто калейдоскоп…

— Трудно все-таки жить за границей, Елемес… Чужбина есть чужбина. Часто снился Актас. Давала себя знать обида: своя земля не приютила… А так много хотелось успеть в молодые годы! Потом все плохое стало забываться, казалось уже мелким. Случается же: строгий родитель пожурит сына за провинность. Виноват-то я был сам, не смог втолковать шефу. Кипятился напрасно… Вот я перед тобою весь…

— Дураку не втолкуешь, — заметил Елемес, но, не увидев в лице друга понимания, заговорил о нем слегка разоблачительно: — Я ведь только теперь стал замечать: едва заговорят при тебе об Актасе, ты вспыхиваешь, будто девица от неосторожного слова.

— Актас — моя первая любовь! — признался Казыбек. — Только дорога мне туда заказана. Уезжал, клятву дал, что ноги моей там больше не будет. Характер мой знаешь.

Елемес, будто не услышав его ответа, принялся жалеть Меруерт, выложившуюся до донышка, чтобы украсить семейное гнездо. Угнетала мысль: идут с Казыбеком за назначением. А если Казтугановым придется вновь переселиться… Не исключено, совсем уехать из города?..