Юрий Нагибин - Школьные истории, веселые и грустные (сборник)

Алексей вошел в комнату. Дед Тимофей дремал, но сразу очнулся. Увидел внука, сел на кровати и засмеялся, ничего не говоря, — так был рад.

— Ты чего, дедуня? — спросил Алексей, здороваясь и целуясь. — Что с тобой?

— Да вроде помирать собрался, — ответил дед Тимофей.

— Чего-чего?.. Это ты брось, — не поверил Алексей.

— А не велишь, так не буду, — охотно согласился дед. — Дай поглядеть на тебя, мусью французик тонконогий…

Он смеялся так хорошо, что у Алексея от сердца отлегло. И он забегал по дому, собирая еду прямо здесь, в дедовой комнате, самой лучшей в доме. Здесь всегда — зимой и летом — лежали свежие яблоки. В полотняных мешочках и пучках сухие травы: чебрец, ромашка, зверобой. А для чая, в жестяных коробках, мята, липовый и боярки цвет. Мед — во фляге, моченый терн — в ведре. Всякие всякости. И потому пахло в комнате не жильем, а волей.

Алексей хлопотал по дому: заваривал чай, нарезал сыр и колбасу — городские гостинцы, материно печенье доставал, а из холодильника мясо и молоко, курицу, из огорода зелень принес, для чая — медку. Он хлопотал и поглядывал на деда Тимофея. Не виделись год почти. А дед Тимофей давно уже гляделся в одной поре: сухой, жилистый, темнолицый, с сивым жестким чубчиком волос. Сколько помнил себя Алексей, он всегда был таким, и прежде и теперь. Желудевые глаза светили молодо, поигрывали морщины на высоком лбу.

— Я подниматься не буду, — сказал дед, — а то фельдшерица заругает. Тут приезжали врачи, Василий Шкороборов да Фаина Жалнина, ее настропалили. Она гоняет за мной. Ты вина чего не налил? Винцо ныне… — причмокнул дед. — Может, чуток не проиграло. Но жара стояла, виноград удался, налей.

— И тебе, что ль? — спросил Алексей.

— Не, я, парень, отпился.

Алексей нацедил из бутылки вина. Черная терпковатая ягода, отдавая сок, превращалась в алое питье.

— Твое здоровье, дедуня!

Алексей не терпел водки, заводских вин, но хуторское вино пил с удовольствием, ценя в нем добрую сладость, бодрящий ток, да и глядеть на него было приятно.

— Твое здоровье…

Дед Тимофей поднял бокал со своим питьем.

Алексей ел много и с удовольствием: мясо, лук, сладкий болгарский перец, последние уже помидоры, домашнее масло, откидное молоко — все подряд.

— Так чего у тебя болит? Какой диагноз?

— Старость, — коротко ответил дед Тимофей.

— Ну да… — не поверил Алексей. — Сейчас восемьдесят — разве годы?

— А мне — добрая сотня.

— Почему?

— Четыре года войны, год за три. Да и другие, несладкие.

— Так, конечно, можно насчитать, — остановил его Алексей.

— А куда денешься? — развел руками дед. — Что было, то было. Ты вот живи без войны и всякой пакости, тогда все твои.

— Постараюсь, — пообещал Алексей.

— Дай бог, дай бог…

Дед чаю попил, клюнул раз-другой из тарелок и лег. И теперь, когда он лежал, Алексею показалось, что дед и вправду серьезно болен: восковая желтизна пробивалась на впалых висках и залысинах.

Дед положил подушку повыше, сказал:

— Я тебя ждал, чуял. Какие у тебя дела? Хвались.

А потом пришел сосед Василий Андреевич и принес горячие пирожки с морковью, в каймаке. А следом явилась фельдшерица с печеньем.

Оставив деда с нею, Алексей вышел на веранду. Вышел, оперся на резной столбушок и замер.

Глядело ему в глаза синее Дербень-озеро, ясное дербеневское небо, старинные груши-дулины с могучей зеленью, дербеневские дома над озером, а дальше — Лебедевская гора и дорога вверх.

Алексей родился здесь, потом увезли его в город. Но каждый год и зиму, и лето напролет проводил он в Дербене, у деда с бабкой. Здесь была воля: Дербень-озеро и вся округа от Ярыжек и Дурных хуторов до Поповки, от Ястребовки до Исакова; с Мартыновским лесом и Летником, с Песками и Пчельником, с Лебедевской и Ярыженской горами, Бузулуком, Паникой, Лесной Паникой, глухими старицами и озерами; со всеми грибами и ягодами, рыбой и клешнястыми раками, сенокосом, веселыми играми, купаньем, лыжным лётом с горы, садами и огородами — со всем несметным богатством щедрой родины.

Фельдшерица вышла от деда и сказала:

— Вечером зайду.

А дед уже звал:

— Алеша, ты где?! Все, получил свое, — посмеиваясь, хлопнул он себя по заду. — Садись. Выпей вина. А арбуз? — всполошился дед. — Арбуз чего не режешь? Грех говорить, хлеба-то нынче небогатые, жара прихватила. Но зато виноград и арбузы — сладость. Дыньки-репанки, ешь не наешься. Тащи.

И дед Тимофей с радостью глядел, как управляется внук с арбузом и дыней. В азарте даже сам, отстраняя немочь, арбузиком посладился, почмокал губами.

— Чуешь? Сахарный.

Арбуз был и вправду хорош: в белой корке, с алой мякотью.

— Ты на сколько приехал? На два месяца? Молодец! У нас дела пойдут. Завтра я на веранду перейду. Соберешь мне там койку. Там веселее… В школе меня заменишь. У меня часов немного… Идея! — воскликнул дед. — Ты с ними западную литературу пройдешь. В восьмом и девятом. Она в конце, а мы ее вперед поставим. Все же ты специалист. Расскажешь о Мольере, Гете, Шиллере, Гейне. Согласен? Ну и молодец.

Дед Тимофей учительствовал всю жизнь в Дербеневской школе. Ее он и кончал. А потом педагогический техникум, позднее институт заочный по двум факультетам. Преподавал русский язык, литературу, биологию, химию, географию, историю, физику, немецкий язык, который знал хорошо. Он преподавал все, что было нужно, лишь в математику не лез. Но в последние годы оставил себе главное свое: русский язык и литературу.

— Я в школе скажу. Сегодня придут ко мне, я скажу. Они рады будут тебя послушать. А как же… Кандидат наук. У тебя с ребятами получается.

У Алексея и вправду в школе неплохо получалось. Он проходил у деда практику и, приезжая, каждый раз несколько уроков, но проводил. Ему нравилось. И дед считал это полезным для Алексея и ребят.

— А сейчас ты съезди порыбачь, — сказал дед. — Карпик хорошо берется, на жареху поймай и на уху окунишек надергай. Съезди, а я пока отдохну. Устал, — признался он, убирая большую подушку. — Рад очень. Удочки на месте.

Удочки хранились всегда под застрехой сарая на крючьях. Там и сумка висела с блеснами. Рыбачить любили и дед, и Алексей. И ловили всегда удачливо.

Нынче Алексей шутя надергал два десятка вершковых карасиков, потом начал блеснить и добыл пару щук и окуней — как раз на уху. В озере вода уже остывала, в зеленых камышах появилась осенняя проседь.

Но вода еще была теплой, и Алексей искупался дважды: сразу после рыбалки и поздно вечером, в темноте.

В доме пахло ухой. Дед Тимофей читал, полусидя на высоких подушках. Увидев входящего Алексея, он поглядел на него внимательно.

— Ты такой белый, прямо городское дитя, питерское.

— А я такое и есть, — сказал Алексей. — Целое лето солнца не видал и воды.