Павел Халов - Иду над океаном

Только тут летчики заметили Волкова и почтительно замолкли и спрятали в ладонях папиросы — курить здесь было не положено. Но сам Поплавский курил, и они не знали, как следует поступить им.

Полковник разговаривал с прилетевшим капитаном, поднимая к нему лицо. Тот отвечал глухим голосом. Волосы его, слежавшиеся под шлемом, торчали во все стороны. Потом капитан пошел в помещение пить какао, а Поплавский вернулся к Волкову.

Некоторое время они оба молчали, затем полковник, щуря и без того узкие глаза, сказал:

— Чует сердце, товарищ генерал, сегодня будет жаркая ночь.

В стороне от всех стоял летчик. Он был в форме. Волков узнал: это был капитан, который прилетел вместе с ним.

После возвращения третьей смены генералу доложили — появилась цель. Генерал и Поплавский уехали на КП. Светящаяся точка чужого самолета медленно ползла, приближаясь к границе.

— Ну вот, товарищ генерал, — устало сказал Поплавский. — Это идет самолет-лаборатория. Вы знаете — у границы он уйдет вниз. Придется поднимать летчиков третьей…

Генерал насмешливо поглядел на него.

Полковник насупился. Он молчал, стиснул в кулаке пачку «Беломора» так, что табак полез из горсти.

— Поднимайте пару с Северного, — сказал генерал Волков. — Пусть он их увидит. Потом пошлете отсюда. А сейчас готовьте пару. Из тех, что на земле.

С далекого Северного взлетели высотные. И на табло уже двигались под острым углом две наших точки и одна — оттуда. Земля вела истребителей. И на КП обстановка накалялась. Словно как-то четче сделался ритм. Неприятный холодок тревоги временами касался сердца генерала. Пока неизвестен был тип чужой машины. Хотя уже можно было судить, что это не боевая машина, а устаревший для боевых целей и используемый как разведчик «А-3-Д», но могло быть всякое — сознание автоматически подсчитало и время и расстояние возможной точки встречи истребителей с ним. Потом им надо идти назад немедленно. И судя по тому, как изменил курс «А-3-Д», генерал тоже, как и полковник, понял: летчики этой машины, а значит и там, на их земле, знают значительно больше, чем они здесь предполагали.

Поплавский и генерал Волков видели на табло, как «А-3-Д» шел вдоль нашей границы. Станции засекли работу его локационных лабораторий. И теперь работали с нашей стороны лишь те станции, которые не были секретны. Пока этого было достаточно.

Генерал Волков подошел и стал рядом, возвышаясь у плеча Поплавского.

Вернулась последняя машина из тех, что летали по маршрутам. У нее была неисправность — что-то с гидравликой. Полковнику доложили об этом, он хмуро глянул на генерала — это у него получилось невольно. Ничего он не хотел сейчас от генерала, ни хорошего, ни плохого, потому что уже весь был занят своим делом и у него не оставался свободным ни один нерв. Он приказал исправить повреждение, спросил, в каком состоянии находятся остальные машины, участвующие нынче в полетах. Ему ответили, он распорядился отправить на маршруты согласно полковому плану тренировок еще два экипажа, решив про себя, что третью машину он не отпустит, а придержит ее на всякий случай.

Потом полковнику доложили, что возможная точка встречи его истребителей с реальной целью произойдет несколько севернее той, куда были нацелены истребители перед стартом и куда сейчас они шли эшелоном в восемь тысяч метров в кромешной тьме. Он посмотрел в глаза стоящего перед ним офицера. И тот, словно подсказывая, проговорил:

— Новый курс — сорок семь. Точка встречи на четыреста километров севернее…

«Ну и действуйте», — хотел сказать ему полковник, но осекся — теперь до него дошло, что это расстояние стоит уже на пределе дальности всепогодного перехватчика. И, собственно, эта машина, стоит только сейчас ему подтвердить свой приказ на перехват, будет потеряна. Когда кончится горючее, пилоты будут вынуждены покинуть машину на обратном пути, выброситься с парашютами над скалистым берегом или над ледяным океаном за сотни километров от первого жилья.

Потом он подумал, что если и сегодня он потеряет машину, беды не миновать уже и лично ему. За несколько дней катастрофа с «Аннушкой» в транспортном отряде, и эта потеря, которая показалась ему теперь неизбежной, — не слишком ли много? И он понимал, что никакие доводы о необходимости или неизбежности того, что произойдет через сорок — сорок пять минут, не избавят его от этой беды. Но это соображение занимало сознание Поплавского недолго — какое-то мгновение лишь, тут же пришло к нему знакомое, давно сформированное, мучительное — «слишком дорогая цена должна быть заплачена за этот дальний перехват». Может быть, этот «А-3-Д» вышел только с разведывательной целью. И те, кто мог бы сейчас иметь на борту атомное оружие, сидят на своих аэродромах, — пусть готовые, пусть заправленные и прогретые, пусть их экипажи в гермошлемах маются возле своих машин — они еще сидят у себя на бетоне. А здесь придется платить неизбежно за тайну, за престиж, за то, чтоб там какой-нибудь бригадный генерал, командир крыла знал, что он, Поплавский, не дремлет. И что не дремлет, значит, весь советский Север.

— Товарищ генерал, — сказал Поплавский негромко, повернувшись к генералу Волкову. Но тот все понял сам. И Поплавский сказал: — Действуйте, подполковник. Перехват необходим. Смирнова — в зону барражирования. Машкову — греть моторы.

— Ноль шестой, ноль шестой… Я — «Стебель».

— Вас понял, «Стебель», — буднично ответил из тьмы Курашев, сквозь свист и треск.

И если бы Поплавскому до малейшего оттенка не знаком был его голос, медлительный и, на первое впечатление, бесцветный, точно Курашев всегда был погружен в какие-то свои размышления, — полковник не узнал бы его.

— Слушай меня. Я — «Стебель». Новый курс — сорок семь, высота — десять. Ты понял? Это далеко… Понимаешь?

— Вас понял, «Стебель», курс сорок семь. Высота десять, цель прежняя. Выполняю…

Еще несколько мгновений полковник держал микрофон, уже выключенный, постукивая им по ладони.

Радиальный луч ходил по экрану, поджигая облака и стену снега где-то еще севернее, чем предполагалась встреча, и две точки наших истребителей. И потом с каждым оборотом луча стало все отчетливее видно, что одна точка — та, что стала падать к югу, — машина Смирнова, а та, что шла выше и выше по экрану, — Курашев. Теперь он шел один. Вернее, их было двое — капитан Курашев и его оператор в задней кабине — Рыбочкин. Но Поплавский видел своим внутренним взором одного — сидящего впереди. Он видел ночь за прозрачным колпаком истребителя и, словно сам был сейчас там, чувствовал, как эта ночь, промозглая, не пронизанная ни одним лучом света, смыкалась где-то у горла, и казалось, что это не ларинги обнимают шею, а темнота.