Гавриил Кунгуров - Оранжевое солнце

Спорили, спорили, голодные орлята кричат, всюду слышно.

Слетелись все птицы: «Покоя нет от крика орлят и жаловаться некому: орел наш царь, ему не пожалуешься на его же собственных деток!..»

Спорили, решали, надумали — кормить орлят всем птицам по очереди. Первым полетел голубь, принес зернышек пшена; орлята не едят. Замучились птицы, угодили только сова и филин — они носили орлятам мышей, мелких пташек. Выросли орлята, не признали ни отца, ни матери. Для них сова и филин дороже родителей. Полетели орел и орлица жаловаться хану-повелителю. Орел, гордо выставив грудь, по-царски прошелся перед троном хана: «Беспорядок в твоем царстве, великий хан, дети не признают своих родителей...»

Возмутился хан: «Где они? Пусть явятся ко мне негодники!»

Прилетели красавцы — молодые, сильные орлики, важно прошлись перед ханским тропом, залюбовался он ими.

«Почему не признаете родителей?» — «Признаем, признаем — сова и филин!» — «Век доживаю, не слышал, чтобы сова и филин родили орлят». — «Мои дети!» — услышал хан клекот орлицы. «Мои дети!» — с достоинством добавил орел.

Хан ударил в барабан, стоящий у трона. Прибежали воины, в руках лук и железные стрелы.

«Убить сову и филина! Никто не поверит, что эти гадкие птицы выкормили орлов!..»

Летят орел, орлица с орликами мимо золотого кургана. Налетела буря, придавила птиц к его подножью. Послышался голос: «Поверили хану-повелителю? За добро уплатили злом?»

Услышали это орлики, бросили отца и мать, взвились ввысь и окрылись в синем небе...

...Залаяла собака. Дедушка и Гомбо выбежали из юрты. Овцы вырвались из загона, побежали в степь. Кто их напугал? Вернуть не могли, оседлали лошадей, загнали непослушных на место, двух собак к выходу поставили — надежные сторожа. Спать легли поздно. Тишина в юрте, темно. Не спит лишь Эрдэнэ, глаза открытые, хочется ему поглядеть в верхний просвет юрты на густо-синее небо. Не может, болят спина и плечи; лежит на животе, ждет утра.

Раньше всех поднялась бабушка, затопила печурку, налила в котел воды. Ушла доить коров. В юрте посветлело. Дедушка разбудил Гомбо. До утреннего чая надо выпустить овец и телят; поглядеть, где пасутся лошади. Невдалеке свистел пронзительно сурок, лаяли собаки, мычали коровы — день разгорался.

В юрте запахло вкусным. Ели лепешки с жирными пенками, творожные колобки, сваренные в молоке. Пили густой чай из больших чашек. Поставили еду к постели Эрдэнэ, но он ел плохо. Скоро юрта опустела, у всех дневные заботы. Лежит Эрдэнэ под шубой, а в юрте его нет... Он скачет на резвом скакуне, впереди холмы, конца им нет. Лошадь мокрая, устала, тяжело дышит. Спрыгнул Эрдэнэ, застонал на всю юрту, слезы закапали: неловко повернулся, от боли заныла спина, закружилась голова. Эрдэнэ закрыл глаза и поплыл над степными холмами.

...А в степи красота, все радует, все веселит. Слышны строгие слова, узнать нетрудно дедушкин голос:

— Гомбо, садись на серого, гони к зеленым увалам длинноногих — лошадей и верблюдов. Дулма, садись на гнедого, в широкую долину гони коротконогих — коров и баранов.

Дедушки уже нет, уехал он в дальнюю степь к юрте Бодо. Эрдэнэ слышал, как опять говорили о лечебных гобийских травах. Скорее бы вернулся. Приподнял голову, стал подзывать Нухэ, знал — собака лежит у коновязи, тут ее место, ее работа — сторожить юрту. Нухэ залаял, скреб лапами дверцы, открыть не мог. Глаза у Эрдэнэ опять закрылись, в юрте потемнело. Вдруг темное побелело. Плывет по небу солнце, золотится степь, сурки свистят, перекликаются. Дверцы юрты распахнулись, ворвался ветер, закружился столик, подпрыгнуло ведро, котел привстал с печурки, покатился из юрты, потерялся в траве. Захлопнулись дверцы. Глушь. Тихо. Эрдэнэ уснул. Поздний вечер. Разбудил его едкий запах — у печурки дедушка размешивает тальниковой палочкой что-то в черном котелке, сыплет из мешочка зеленый порошок, берет второй, шуршат желтые сухие листочки. Смотрит в котелок, усердно размешивает. Смешной дедушка, нижнюю губу отвесил, щелки глаз совсем сузились, пот струйками льется по щекам; слышится любимая песенка, поет ее приглушенно, боится разбудить Эрдэнэ, а тот давно ждет, когда он на него взглянет. Не дождался, голову с подушки приподнял:

— Скоро, дедушка, обед? Я немного поспал...

Губы дедушки вытянулись, усмешка пробежала по его морщинам, спряталась в усах и бородке.

— Хорошо поспал, скоро ужин...

Больше двух недель проболел Эрдэнэ. Сегодня дверцы юрты и для него распахнулись. За утренним чаем говорили недолго. Дедушка погнал лошадей к Соленому озеру, бабушка будет пасти овец, дойных коров и телят на западном склоне горы, а Эрдэнэ и Гомбо — стадо коров и быков на восточном. Собрались, вышли из юрты. Первым уехал дедушка, бабушка задержалась у котла. Эрдэнэ и Гомбо сели на лошадей. Эрдэнэ приподнялся в седле. Почему вокруг все синее? И небо, и горы, и степь. Даже коновязь посинела; Нухэ юлит хвостом и тоже синий... Эрдэнэ — птица, выпущенная на волю, готовая облететь степь от края и до края. Все-то ему мило: заблеяли барашки — радуется, будто раньше не слыхал их ласковых голосов; козленка схватил на руки, щекой приложился. Юрта дедушки стоит на том же месте и совсем не белая, она вся в многоцветных пятнах.

— Посмотри, Гомбо, на нашу юрту — большая и нарядная пиала, опрокинутая кверху дном. Дымок, как шелковая лента, тянется к самому небу...

Гомбо на юрту и не взглянул, лицо его озабочено: стадо коров потянулось за гору. Злой бык бежит впереди, за ним несколько коров.

— Быстрей, быстрей! — заторопился Гомбо, хлестнул плетью своего скакуна.

Это рассмешило Эрдэнэ:

— Пока я болел, каким шустрым стал мой брат! — Он стоял на стременах, глядел вокруг, будто все видел впервые.

Гомбо ускакал, скрылся за холмом. Эрдэнэ погнался за ним, подгоняя лошадь. Поднялся на гору, дул легкий ветерок. И такая светлая даль, будто небо стеклянное. Стал осторожно спускаться по склону. Миновал мелкие каменные россыпи; процокали копыта по серым плитам, гладким, широким, бесшумно спустились на мягкую траву. Впереди холмик из свеженарытого песка, лошадь внезапно остановилась. Эрдэнэ чуть не вылетел из седла.

Лошадь била копытами, пятилась и фыркала. «Что с ней такое?» — удивился Эрдэнэ, слез с коня. На песке бился желтый пушистый комок. В капкан, который насторожил дедушка, попал тарбаган. Мужчины всех юрт охотятся на этого крупного сурка монгольских степей — вкусное мясо, дорогой мех. Железная скобка прихватила тарбагану заднюю лапу. Зверь отчаянно рвался, пытаясь спастись в норе.

Эрдэнэ догнал брата; они вернулись. Начали вытягивать тарбагана, вцепились в его пушистую шерсть; зверь упирался головой и передними лапами в стенки норы и, бешено работая задней лапой, вихрил песок, отгоняя преследователей. Братья, напрягая силы, стремились одолеть зверя. Сколько они потратили усилий и времени? Разве это важно: нельзя же упустить такую добычу. Дедушка просмеет.