Борис Пармузин - До особого распоряжения

Одинокий странник в пустыне - большая редкость. Не каждый рискнет пуститься в путь в это время

года. Уже отшумели редкие весенние дожди, высохли лужицы, порыжела трава. Равнодушно топорщатся

над барханами ветки белого саксаула.

Камил осмотрелся вокруг. Нужно найти место для отдыха. В полуденный зной нет смысла двигаться

дальше. Пройдешь небольшое расстояние, а сил потеряешь на целый день.

В прошлую ночь два всадника проводили его до границы. Он не знал этих людей и, вероятно, никогда

не узнает. Те тоже не имели ни малейшего представления о молодом узбеке в легком, не очень старом

национальном халате из бекасама, в крепких, но порыжевших сапогах, в зеленой бархатной тюбетейке.

Провожающие всю дорогу молчали. Только у границы один из них напомнил ориентиры, которых

должен придерживаться Камил.

- К вечеру вы должны встретить пастухов... Только они подскажут путь к городу.

Камил пожал провожающим руки.

- Счастливого пути...

Ему хотелось обнять незнакомых людей, услышать от них еще несколько теплых слов. Но они опять

повторили:

- Счастливого пути...

...Ноги утопают в песке. Сухой, зыбкий, он струйками стекает вниз. Нужно выбирать место, куда

шагнуть. Камил невольно задерживается, чтобы передохнуть, стереть со лба пот.

За одним из барханов - заросли саксаула. Пожалуй, это подходящее место. Если снять халат,

набросить на голые ветки, то образуется легкая полоска тени. По крайней мере - голову можно спрятать.

Камил положил хурджун, переметную суму, который с каждым шагом становился все тяжелее. Потом

вытащил из него кожаный бурдюк и отпил несколько глотков.

Еще неизвестно, где чабаны, что они за люди. Пока воду надо беречь.

Солнце медленно поднимается в зенит. Раскаленное, почти белое солнце.

Чабан был из племени курдов, гордый, лишенный любопытства, привыкший к одиночеству человек.

Он прикрикнул на собак, откормленных, злых. Те глухо порычали и легли в стороне, изредка косясь на

чужого.

Камил вытащил бурдюк, налил в пиалу воды и протянул чабану.

Курд оценил такое угощение. На тлеющем огне стоял его кумган, совершенно черный металлический

кувшин, в котором клокотала вода. А путник еле шевелил пересохшими губами.

Чабан не хотел пить. Но осушил всю пиалу и вернул ее незнакомцу.

- Пей, гость... Скоро мы поужинаем, и ты отдохнешь. Пока пей... Рядом есть колодец. Отдыхай.

- Спасибо вам, уважаемый... Спасибо за добрые слова...

Чабан, прищурившись, посмотрел на стадо. Какая-то непутевая овца отбилась и уходила в пустыню.

Он что-то крикнул собакам. Устав от безделья, сытые псы ринулись наводить порядок.

Ужинали поздно... Камил достал куски холодного мяса, мешочек с солью. При виде соли пастух, не

выдержав, удивленно произнес:

- Настоящая?

- Да, уважаемый, настоящая.

- А говорят, у Советов ничего нет.

- Есть... Но разные люди по-разному живут. . - ответил Камил.

27

- Ты прав, юноша. По-разному весь мир живет. . - согласился курд.

О мире он имел смутное представление. Всю жизнь пас овец своего племени. Сколько лет? Пожалуй,

сам не знает. Люди пустыни - обветренные, сожженные солнцем, жилистые... Трудно определить их

возраст.

Вечная настороженность, борьба с капризами пустыни научили читать следы, узнавать характер

чужого человека с первой минуты знакомства.

Чабан мог даже по топоту копыт определить, с какой вестью, с каким намерением скачет всадник.

Незнакомый молодой узбек не был врагом. Он либо идет к близким или ищет удачу. Что там

происходит у них в Советах, пастух не знает. А здесь даже в пустыне - тревожная жизнь.

Шли к святому, знаменитому городу через пески беженцы - туркмены, таджики, узбеки. Все ли сейчас

благодарят аллаха? А ведь молитвы многих теперь всевышний не услышит. Сколько костей белеет в

пустыне!.. На беззащитных беженцев налетали лихие всадники, отнимали вещи и золото, забирали

молодых женщин.

Тихая, усталая пустыня наслушалась криков, выстрелов, угроз...

- Пейте чай... - предложил чабан.

Чай пахнет весной, еще свежим апрельским ветром. Пастух накрошил какой-то, ему только известной,

травы...

- У меня есть чай... Настоящий... - сказал Камил.

Чабан махнул рукой:

- Береги... Пока ты кого-нибудь найдешь... - Он шумно вздохнул.

Но Камил уже с готовностью открыл хурджун, стал рыться, отыскивая пачку чаю.

Чабан заметил книгу и тетради.

- А это ты выбрось...

- Почему? - удивился Камил.

Вместо ответа пастух задал вопрос:

- Ты грамотный?

- Да. Я учился.

- Неужели мулла?

- Нет еще... - сознался юноша, опустив голову.

- Это коран?.. - спросил он.

- Нет, это другие книги.

Подумав, пастух решительно повторил:

- Выбрось в песках.

- Почему?

- Перед святым городом ты обязательно кого-нибудь встретишь. Если они найдут книги, тебе будет

очень плохо. Здесь не умеют читать. Будет плохо...

- Отец, - обратился гость к чабану, - не могу ли я оставить хурджун у вас? Поживу в городе, потом

возьму.

Камил выжидающе смотрел на курда. Чабан не спеша резал мясо, ломал сухую лепешку. Небольшие

кусочки он подносил ко рту осторожно, боясь уронить хотя бы крошку.

Сытый, отдохнувший, Камил начал позевывать.

Пустыня спала... Улеглись и люди...

На рассвете Камил стал собираться в дорогу. Он все-таки взял одну тетрадь, засунул ее за голенище.

Расстелив поясной платок, отобрал несколько необходимых дешевых вещей.

Узелок получился маленьким, тощим.

- Так лучше... - похвалил пастух и подал старый досох. - Пригодится... От собак... - Подумав, добавил:

- А людей старайся избегать.

Потом принес наполненный свежей водой бурдюк и снова объяснил дорогу до маленького городка,

откуда юноша может с любым караваном уйти в знаменитый святой город.

Через день на рассвете небольшой караван подходил к святому городу.

К Камилу его спутники поначалу отнеслись с подозрением. Но ночью они молчали. А с первыми

лучами солнца, когда все встали на молитву, они уже неприкрыто враждебно поглядывали на Камила.

В лучах сверкали голубые купола, увенчанные золотыми шарами. Камил читал молитву не про себя,

не просто шевеля губами, как другие. Слова молитвы явственно доносились до купцов.

Закончив молитву, Камил обратился к старшему, рыжебородому, на языке фарси. Он пожелал всем

своим спутникам здоровья, удачной торговли... Он благодарил хороших людей, разделивших с ним

трудный путь к святому городу...

Тронутые почтением, купцы сменили гнев на милость.

Один из них заговорил на том путаном тюркском языке, каким начинают говорить люди, давно

покинувшие родину, привыкшие к странствиям.

- Видно, юноша идет издалека... Есть ли у него пристанище?