Рустам Агишев - Луна в ущельях

Ничего этого Дина не знала. Она помолчала, собираясь с силами, потом, глядя куда-то в сторону, монотонно спросила:

— Может быть, он что-нибудь сказал вам?

— Нет, ничего не сказал. Не помню. Почему о каждом больном я должен помнить? Ну, Сырцов, и что такое — Сырцов? Таких Сырцовых у меня за сорок лет практики было… — Элентух кончил наконец скрипеть пером, поднял голову и осекся.

Не надо было быть большим психологом, чтобы понять, что тут что-то большее, чем заурядное курортное приключение.

Дина закрыла глаза, побледнела. Нет, она не плакала. Опять собравшись с силами, она извинилась и вышла из кабинета, тихо притворив за собой дверь. В опущенных плечах ее, голосе старый одессит почувствовал горе, большое горе. Ему тоже стало нехорошо.

Не отвечая на настойчивый стук очередного пациента, он подошел к окну. Выйдя из вестибюля, девушка в черных перчатках медленно спустилась по мраморной лестнице и открыла дверцу машины. Тогда, отстранив уже стоявшего в дверях пациента, он побежал вниз.

— Барышня, барышня, постойте! — кричал он, тяжело топая по каменным плиткам.

Дина, уже выезжавшая за ворота, притормозила и выглянула из машины.

— Я вспомнил: ваш Сырцов поехал в институт экспериментальной патологии, — старый врач с трудом переводил дыхание. — Хотя там, в общем, занимаются ерундой и прежде времени бьют в колокола, но, может, знают, куда девался ваш парень.

Дина выскочила из машины.

— Спасибо… Спасибо… Как я вам благодарна, доктор! — Она обняла его и кинулась к машине.

Элентух помедлил, задумчиво улыбаясь, вытер платком щеку и, запахнув докторский халат, неторопливо двинулся к парадной лестнице.

Дина решилась сразу. Так вот, не выходя из машины, и поедет дальше. Будь что будет! Доехав до ближайшей станции, купила карту, немного продуктов, чтобы пореже останавливаться, по возможности навела справки и твердо взяла курс на юг.

«Запорожец» не очень спешит, то есть спешит очень, но именно поэтому идет осторожно и ходко. Дороги, дороги! Нет, они не вызывают той раздирающей боли и тоскливого чувства, какие вызывали, вероятно, в предвоенные и военные годы. Теперь они не разлучают, а соединяют людей…

Благополучно миновав Ростов, Дина в Кропоткине остановилась перед выбором: то ли ехать по маршруту Краснодар — Новороссийск и дальше вдоль Черноморского побережья, то ли через Минводы — Нальчик — Орджоникидзе по Военно-Грузинской дороге. Выбрала последний маршрут. Он казался прямее, ближе к цели. И вот уже бежит-гремит по булыжному дну ущелья Подкумок, зеленеет Машук…

Мимо… Мимо… И вот уже совсем близко — Военно-Грузинская дорога. Живут здесь, должно быть, зажиточно. Дорога одета в асфальт, мосты железобетонные, селения многолюдные, с новыми бензоколонками. Только горы не переменились. Ущелья и скалы по-прежнему отвесно поднимаются над дорогой. Мимо…

Перед въездом в знаменитое Дарьяльское ущелье Дина заночевала во дворе маленькой сакли прямо в машине. Не решилась на ночь глядя ехать по незнакомым местам. Выпив стакан мацони, Дина свернулась калачиком на заднем сиденье. Рядом в хлеву тяжело ворочалась и шумно дышала корова, сквозь приоткрытое оконце доносился приторный запах цветущей акации, в черном небе ни звездочки. Дина заснула сразу, словно провалилась, хоть сердце и щемило.

Проснулась, как от толчка. Не помнила, что приснилось, но теперь уже ее переполняла все нарастающая тревога. «Наверное, Вадиму плохо, совсем плохо», — подумала она. Помедлив еще, откинула переднее сиденье и выбралась из машины. Стало светло. Звезды казались далекими и маленькими, полная луна стояла в зените. Было слышно, как капли из водопроводного крана шлепаются о камень, рассыпаясь мелкими брызгами. Горы спали в белом густом тумане.

Дина завела мотор и тихо, чтобы никого не беспокоить, на малых оборотах выехала из аула. Было три часа пополуночи.

В ущелье она въехала, как в переулок среди небоскребов. Горы были отвесные, небо виднелось далеко-далеко вверху.

Заглушая шум мотора, гремел за обочиной дороги Терек, и волны его кипели и скакали по камням. Совсем рядом с дорогой стояла белесая от луны мгла, там двигались какие-то тени, мгла неохотно расступалась перед медленно идущей машиной. Дине было не по себе, на руках выступила гусиная кожа, ладони похолодели.

Остановив машину, она выключила свет и нащупала тяжелый гаечный ключ. Вышла из машины, дверца громко щелкнула. Никого. Только полная луна — как союзница и друг. Дина обошла машину, постукала по упругим скатам и поехала дальше. Никто не обидел ее, никто не встретился в эти ночные часы. Может быть, потому, что луна все время сопровождала Дину. Яркая, словно специально придуманная для этого путешествия, чтобы и в отсутствие солнца было хоть немного светло. Луна в ущельях — это очень здорово! Свет ее — мягкий, чистый — стелется рядом, как будто расчищает дорогу, и на душе у Дины делается спокойнее.

Она знает, всегда знала, что нужна ему, что он ждет.

За Крестовым перевалом начался Млетский спуск с его головокружительными виражами. Вставало солнце, луна, отклонившись на запад, стала медленно гаснуть. Арагва тихо текла через сады и виноградники. Повеяло теплом.

Не доезжая до Тбилиси километров двадцать, Дина свернула с Военно-Грузинской дороги и покатила на запад к морю. И тут, когда она была уже почти у цели, окончательно вышел из строя стартер. Она и раньше намучилась достаточно. Для коротких поездок была хороша эта машина, а для такого путешествия…

На одном из перегонов сели батареи, пришлось остановить встречный газик и попросить водителя подключить ток от его аккумулятора. Тот сразу выскочил из кабины. Это была не простая шоферская взаимопомощь. Как ни занята была Дина своими мыслями, все-таки заметила, какими глазами смотрел на нее этот черномазый парень в синей замасленной спецовке.

Впрочем, и сама она черномазая, и сама замасленная и вконец измученная. Вон в зеркальце видны темные пятна на лбу, нос обгорел и лупится, губы потрескались до крови. И что же теперь делать с этим проклятым стартером? Да куда же это я еду, в самом деле? Человек меня оттолкнул, а я хочу, видите ли, завоевать его снова, вот с этим шелушащимся носом, с этими черными ногтями и грубыми мозолями на ладонях. Поясница и руки налиты свинцом, плечи ноют, и туфельки совсем износились… Ну куда же теперь денешься? Вот еще раз, еще раз ручкой… Мотор заработал, машина тронулась.

И сухие глаза Дины опять упорно следят за дорогой.

С утра небо затянуло тучами. Вадима знобило, и он почти до полудня провалялся на веранде, укутавшись пледом. Бросал одну книгу, брал другую. Хотелось прочитать что-нибудь умное, берущее за сердце. Не было. Вся его библиотечка, нахватанная в батумских киосках, состояла из двадцати случайных названий.