Гумер Баширов - Честь

Последние слова Нэфисэ были покрыты громом аплодисментов.

Наташа спрыгнула со сцены и протянула Нэфисэ руки.

Из-за десятилинейной лампы выглянуло сияющее лицо Айсылу:

— Вот вам, товарищи, мудрость стариков, пламенное сердце комсомола! Теперь все ясно и понятно. Кто же еще выходит на соревнование?..

По заведенному исстари обычаю в доме Тимери первый день сева встретили как большой праздник. Накануне Хадичэ истопила баню, и вся семья помылась, оделась во все чистое. Рабочее платье было починено, заштопано. Чтобы в горячую пору домашние хлопоты не связывали руки, накололи побольше дров, вымели двор и улицу.

Еще заря не занялась, а Хадичэ была уже на ногах. Чуть приспустив свет лампы, она замесила тесто, затопила печь. Где-то пропели ранние петухи. В боковом оконце слабо дрожали меркнущие звезды. Близилось утро — празднично-величавое и немного грустное. Сердце тоскующей матери, прислушиваясь к прозрачной тишине, обращалось мыслями к сыну-солдату: «В каких краях, по какой земле шагает он в этот святой час зари?.. Или сражается на бранном поле?»

Проходя в другую половину горницы, она задержалась у кровати своего старика: «Разбудить или дать ему поспать еще немного?» Тимери лежал на спине, закинув за голову руки. Казалось, он не спит, а только задумался, чуть насупив брови, сейчас вскочит и снова убежит по делам.

Хоть знала Хадичэ, что был ее муж человеком неспокойной души, что спорилось у него в руках все, за что ни брался, все же испугалась, когда выбрали его председателем. Однако, когда Тимери в первую же неделю добыл недостающие семена, коней обеспечил кормом и еще много чего сделал для колхоза, отлегло у нее от сердца.

От зари и до темна пропадал теперь Тимери на работе. Нередко его подымали ночью к телефону, и он так и засиживался в правлении до утра, забегал лишь чайку выпить. Совсем потерял покой старик. Даже дома вечерами все сидел да высчитывал, бумажки раскладывал; Ильгизара заставлял какие-то книжки ему читать, а улегшись в постель, долго ворочался и сокрушенно вздыхал.

Хадичэ вошла на половину невестки и бросила взгляд в окно — встала ли соседка Апипэ? Но в ее домике было темно. Еще не было огня и у других соседей. Она с жалостью посмотрела на Нэфисэ, которая лежала, по-детски сжавшись в комочек, и заботливо прикрыла ее.

Но вот и печь накалилась. Приготовив завтрак, старуха ласково окликнула невестку:

— Килен, ты бы встала, пожалуй! Светать начнет скоро, и печка истопилась. Тронетесь потихонечку, бог даст, вовремя и поспеете.

В прежние годы сеятелям подавались к столу крашеные яйца, жирные подовины пирогов и перемечи [22] Перемечи — пирожки с мясом. — все, что оставалось от праздничного стола сабантуя. А в сенях на старом сундуке, как бы прощаясь с радушными хозяевами до следующего праздника, низко кланялась пивная бочка, отдавая последние ковши густой и уже перестоявшейся домашней браги. Теперь сабантуй начали устраивать после окончания весенних работ и брагу варили в последние дни сева.

В давние времена в первое лукошко с семенами клали вареные яйца. Было поверье: посеешь с яйцами — будет колос густой и зерно тяжелое. Обычай этот давно забылся, но Хадичэ свято хранила его — варила в этот день яйца, загадывая добрый урожай, хорошие хлеба... Потому-то сегодня рядом с горячими пшеничными лепешками появилась и тарелка яиц. Хадичэ не поскупилась — поставила вдоволь густых сливок, вынесла из погреба желтую деревянную плошку со свежесбитым маслом.

Чай пили в торжественном молчании. И за окном была тишина: природа только просыпалась после ночной дремы. Едва-едва брезжила заря.

Когда все оделись и приготовились идти, Хадичэ сказала им свое напутственное слово, будто провожала в дальнюю дорогу:

— Нынче и ты за большое дело взялся, отец, и невестушке будет нелегко. Здоровье у нее, слава богу, крепкое, что и говорить, да ведь работать бригадиром дело нешуточное. Ну, да благословит вас бог! Пусть все начнется с легкой руки и кончится без бед и напастей! А к осени, может, бог даст, и сыновья наши вернутся...

Хотелось Тимери сказать ей: «Ай-хай, больно скоро ты их ожидаешь, старуха!» — да подумал — не стоит затягивать разговора, когда рука уже на дверной скобе. К тому же, зачем омрачать в такую минуту светлые надежды матери?

— Да, неплохо бы! — промолвил он.

Ильгизар запряг коня в тарантас и повел его к воротам.

Хадичэ и самой надо было пойти в колхозный огород, но работа начиналась там попозже, когда земля подсохнет. Она вышла проводить семью.

— Выходите все сразу! — сказала верившая во всякие приметы Хадичэ и широко распахнула тесовые ворота.

Когда они, проехав мост, уже почти поднялись в гору, Серко остановился. Карлыгач глянула на Нэфисэ, шедшую вслед за лошадью, и бросила вожжи на телегу.

— Ну, ладно, отдохни, — по-хозяйски сказала она лошадке.

За Волгой, озаряя небо золотистыми лучами, вставало солнце. Волжские леса, раздвигая рассветную мглу, выступали в розовом сиянье, словно сады из какой-то сказки. На взгорье, чуть наклонясь тяжелыми кронами над дорогой, в горделивом раздумье стояли две сосны. Чего только не повидали они на своем веку! Какие только ветры не шумели над их вершинами! А вон там, за повитой белым туманом речкой, лежит Байтирак. Отсюда видны его домики, тремя улицами выстроившиеся вдоль берега реки, его сады, кирпичные строения колхозных ферм, амбары, кузница, клуб, сельсовет с красным флагом.

Поправляя белый платок, повязанный по самые брови, Карлыгач кивнула головой в сторону Байтирака:

— Видишь, Нэфисэ-апа, тронулся наш «Чулпан»!

Нэфисэ и сама давно наблюдала за движением в деревне.

— Время такое, сестренка! — ответила она и вдруг спохватилась: — Постой-ка, а наши все вышли?

— Да наши не подведут!

— Ой, не говори, Карлыгач. Давай-ка посмотрим, кто у нас есть...

Через мост, громыхая бочкой, проехала на телеге Хаерниса. Ильгизар и еще несколько мальчишек переправляли вброд бороны: подготовленный для трактора сцеп не умещался на мосту. Вон, перекликаясь, трусят на лошадях мальчишки, торопится с узелком под мышкой Мэулихэ.

— Успокоилась? Вся бригада перед тобой! — крикнула Карлыгач и дернула вожжи.

Но Нэфисэ продолжала кого-то искать глазами.

— Нет, не успокоилась. Не вижу Апипэ.

Карлыгач по-детски смешно сморщила губы и чмокнула:

— Но-но милая, шагай, пожалуйста!.. Вымотает нам душу эта Апипэ.

Нэфисэ двинулась вслед за телегой. Она волновалась, у нее было почти такое же чувство, как перед экзаменами, когда оканчивала школу: будто и подготовилась, а все-таки... Чего только не делала она с самой осени, чтобы укрепить свою бригаду! Да ведь... у сорока человек — сорок умов, среди них есть и такие, как Апипэ. Потом...