Гумер Баширов - Честь

— Как бы ногу не натрудил, сынок. Далеко ведь очень! Не надо бы тебе пока ходить.

— Не беспокойся, мама! — Хайдар осторожно вытянул больную ногу и сел рядом с матерью. — Ведь я не пешком, Айсылу-апа подвезла. В деревне ни души, вот и потянуло в поле... Ребятишек хочется повидать... И тебя тоже.

Хайдар достал из зеленого мешочка, стоявшего перед матерью, горсть колосьев и стал их разглядывать.

— Мама, а почему машиной не молотите? Зачем мучиться с ними?

— И-и, глупенький, разве можно?

Мэулихэ вышелушила кончиками пальцев несколько зерен и, положив на ладонь, мягко погладила их. На ее лице появилось выражение какой-то таинственности и важности. Даже голос зазвучал по-особому:

— Разве можно путать эти колосья с другими! Мы их вдвоем с Нэфисэ со всего участка по штучке отбирали, ножницами стригли... Эти колосья — с самых толстых стеблей, самые большие, самые спелые. А теперь велит отбирать только снизу, где зерна покрупнее.

— Кто велит, агроном, что ли?

Мэулихэ недоуменно подняла на сына глаза:

— Да нет же, наша Нэфисэ. Она сама учит нас всему.

— Вот как, — протянул Хайдар, продолжая разглядывать колосья. — Ну, хорошо, вы отберете по зернышку, а дальше что будет?

— Эти зерна будем каждый год высевать отдельно, будем опять отбирать и еще чего-то делать. Так, говорит она, создадим новый сорт пшеницы. И, говорит, назовем его «Чулпан».

— Даже так? Интересно, очень интересно! Какие люди появились в «Чулпане»! Откуда же твоя Нэфисэ знает такие тонкости?

— Нэфисэ? — в голосе Мэулихэ послышалась обида. Не понравилось ей, что сын так неуважительно отозвался: «твоя Нэфисэ». — Нэфисэ все знает. Все! — заявила она решительно.

Хайдар улыбнулся и посмотрел в ту сторону, куда скрылась Нэфисэ. «Нэфисэ...»

В его памяти возник образ большеглазой девочки с перепачканными травяной зеленью руками. Тогда он еще был студентом.

Появление Гюльзэбэр прервало его мысли. Она уже измерила сжатый сегодня участок и теперь, усевшись рядом с Хайдаром, принялась за расчеты. Почесывая карандашиком брови, которые в последние дни вдруг почернели, вовсе не желая походить на светлые ее волосы, Гюльзэбэр вписала в тетрадку бесконечный ряд цифр и крикнула девушкам, складывавшим копны:

— Вы, девушки, — настоящие джинны! На вас работы не напасешься! Если в самом деле получите пшеницы, сколько обещали, ожидайте награды. Помяните мое слово! Давай, Хайдар-абы, запишем их имена покрасивее на красную доску...

— А не рановато ли?..

В это время показалась Сумбюль, а за ней Нэфисэ. Сумбюль махала руками, смеялась, кричала:

— Мэулихэ-апа, Карлыгач, суюнчи! [30] Суюнчи — награда за добрую весть. Зэйнэп-апа, сто сорок пять пудов! И еще двенадцать килограммов!

Девушки зашумели и кинулись им навстречу. Даже Мэулихэ не стерпела: подвернув подол фартука, она с живостью, удивившей Хайдара, поспешила к Нэфисэ.

Перед уходом Гюльзэбэр объявила, что вечером на круглой поляне в лесу будет собрание.

— Приходите все как один!

Потом она шепнула Нэфисэ:

— Знаешь, что привезли из деревни?

— Видела самовар и посуду какую-то...

— Ну, это само собой. Значит, самого главного не видела. Два гуся — с овцу каждый! А еще под кустом... — она расхохоталась. — Угадай, что под кустом! Желтый-прежелтый, как воск; кровью своей знатен, силой джигитской славен; кажется холодным, а сам обжигает; кто попробует — тому речка глубока, тому Волга мелка, а море по колено!

Довольная своей загадкой, Гюльзэбэр расхохоталась пуще прежнего и, не дожидаясь ответа, подхватила Нэфисэ под руку и потащила к опушке леса.

Девушка стала неузнаваемой. Глаза ее искрились, в поступи была необыкновенная легкость. Нэфисэ догадалась — Гюльзэбэр полна, переполнена желанием нравиться. Казалось, у нее улыбались не только глаза, но даже цветок, приколотый к белоснежной блузке, даже локон, выбившийся из-под алой косынки. Нэфисэ всегда замечала, что Гюльзэбэр ревнует ее к Зиннату, и искренно тревожилась, как бы не осталась однокрылой эта ее любовь. Сейчас Нэфисэ обрадовалась от всего сердца.

— Поздравляю, Гюльзэбэр!

Та остановилась и удивленно взглянула на нее.

— С чем?

— Ты не спрашивай, а я не скажу.

Гюльзэбэр действительно не стала расспрашивать, но лукаво засмеялась. Пройдя немного, она опять стала посреди дороги.

— Знаешь, Нэфисэ-апа? — Она, видимо, хотела поделиться с ней чем-то сокровенным, но тут же стала поглаживать пальцами вышивку на нарукавничке Нэфисэ и сказала совершенно другое: — У нас у обеих есть большая радость.

— Еще одна радость? Что же это за радость, если она неизвестна мне? И не много ли будет сразу для одного человека?

— Я тебе говорю — есть! Возможно, ты и догадываешься. А потом, знаешь что?..

Спокойная улыбка Нэфисэ даже раздосадовала Гюльзэбэр.

— Эх ты! А я... О чем бы я только ни мечтала на твоем месте... Ведь ты, наверное, делегаткой на фронт поедешь! — Она закружила Нэфисэ и, погрозив пальчиком, засмеялась: — Ага! Заело? Теперь нарочно не скажу! Походи, помучайся немного.

Гюльзэбэр помчалась на поляну, оставив Нэфисэ в смятении. «Неужели пошлют на фронт? — думала она. Но, не решаясь поверить, покачала головой: — Ой, нет! Вряд ли! И работу еще не закончили».

Разволновавшуюся Нэфисэ догнали подруги. Они показались ей такими милыми, такими хорошими, словно утята, спешащие к речке за матерью, и она весело рассмеялась.

— Пойдемте, детки мои, пойдемте! Нас ждут на поляне.

Они подошли к опушке леса и узенькой тропкой добрались до ленивой лесной речушки. За ней и была круглая поляна. На взлобке кудрявились молодые дубки и липы. Посредине, будто древний аксакал [31] Аксакал — старейшина. , собравший вокруг себя свое потомство, чтобы передать ему свой житейский опыт, высился могучий дуб. На самой вершине его повис отблеск вечерней зари.

Возле тарантаса, пофыркивая, паслась выпряженная лошадь. Тут же, оживленно беседуя, стояли Тимери, Гюльзэбэр, Айсылу и еще кто-то. У костра полулежали и молча курили Бикмулла и Зиннат. На густой траве растянулись подростки, сидело несколько женщин.

Увидев Нэфисэ и девушек из ее бригады, Тимери подошел к костру.

— Пожалуйте сюда, только вас и ждем! — пробасил он, затем, посмотрев вокруг, позвал остальных. — Тут у нас, можно сказать, и собрание и праздник. Ежели созывать весь народ, времени много нужно, да и далеко другим бригадам ходить сюда. Нынче мы поговорим здесь с вами, а завтра в обед расскажем обо всем и в тех бригадах. Вот так и начнем. А слово дадим секретарю партийной организации — нашей Айсылу.

Из-за дуба, держа Красное знамя, вышла Гюльзэбэр. По одну сторону ее шагал белобородый Айтуган, по другую — Айсылу. При виде знамени все, кто лежал на боку, привстали, смолкли женщины.