Инна Гофф - Северный сон

— Ощущение моря совсем иное. Важно не то, сколько воды ты способен схватить глазом. Главное — ощущение того пространства воды, что остается за пределами зрения. Моряк ощущает его. И потому озеро для него не похоже на море, а море — на океан. Не знаю, понятно ли я говорю... — перебил он себя.

— Да, конечно.

Надя не узнавала Лучникова. Он был общителен, разговорчив. Совсем не похож на вчерашнего, скользнувшего по ней равнодушным взглядом.

Они стояли у борта на главной палубе, рядом с трапом, ведущим на ходовой мостик. Лучников — сжимая руками перила борта, Надя — кутаясь в серый пуховый платок. Руки его, как и лицо, были смугло окрашены несходящим, словно прикипевшим загаром, который бывает у тех, кто проводит жизнь на воде.

Надя чувствовала себя стесненно. Она смущалась молчания и не знала, о чем с ним говорить. Вдобавок она еще помнила, что он возражал против ее приезда, и не простила ему этого. И еще — ей хотелось понравиться ему. Она сама не знала зачем. Просто так.

— Вот вы говорите, за пределами зрения, — сказала она тем милым, чуть важным тоном, который, она знала, так шел к ней. — Но ведь не только зрение, но и воображение человека имеет предел. Мы все много сейчас говорим о космосе. Но разве мы представляем его себе? Мы знаем, что в мироздании есть бесчисленное множество систем, подобных солнечной. Так? Но попробуйте охватить их мозгом, внутренним зрением — и у вас только закружится голова...

Ей хотелось говорить умно. Хотелось, чтоб этот человек с твердыми, насмешливыми губами принимал ее всерьез. Она не понимала, что главное обаяние ее было именно в том, что ее рассуждения были по-женски наивны, а важность тона совмещалась с чуть кокетливым прищуром глаз, в которых трепетало солнце.

— У меня была подруга в детстве, — продолжала Надя. — Так она всегда спрашивала: «Ну, а это — солнце, звезды — в чем они?» Она не понимала таких слов, как «пустота», «безвоздушное пространство», «бесконечность»... Она спрашивала: «Ну, а там, где все кончается, все звездные миры, что там?» Понимаете? Она хотела найти конец бесконечности, к нечеловеческому она подходила с человеческой меркой...

Лучников слушал ее с тем особым, преувеличенным вниманием, с каким мужчина слушает рассуждения женщины, отдавая должное тому, что и ей «хочется порассуждать»,

— Ваша милая подруга, — сказал он, мягко улыбаясь, — была подобна гусенице, которая за всю жизнь проползла только один сад и спрашивала у бабочки: «А там за забором что?» Бабочка отвечала ей: «Там еще сад». «А потом?» «А потом еще...» И тот, третий сад гусеница уже не могла воспринять своим бедным воображением... Но поверьте мне, что есть люди в наш век, настоящие ученые, которые сейчас уже могут увидеть внутренним зрением то, чего мы с вами не можем... Кстати, с чего мы начали этот космический разговор?

Они помолчали, вспоминая.

— С моряков, — подсказала Надя.

— Да, с воображения моряков. Так поверьте мне, что у моряков тоже иное представление о водном пространстве, чем у людей сухопутных. Или речников.

— Вы не любите речников.

— Ну что вы! Я просто отдаю предпочтение морякам.

С мостика по трапу спустился Андрей.

— Беседуете? — сказал он, подходя. — Простор-то какой! Море, да и только.

— Кто наверху? — вместо ответа спросил Лучников.

— Второй помощник.

— Хорошо идем.

— Так бы всю дорогу.

Они стояли рядом, и Надя невольно взглядом сравнила их. Андрей был моложе Лучникова лет на десять, и сейчас, когда на залитой солнцем палубе они стояли рядом, это резко бросалось в глаза. Андрей был и красивей Лучникова и молодцеватей. И вообще Андрей был лучше. Он был ее мужем.

— Впервые на Ладоге? — спросил Лучников у Андрея.

— Впервые.

— Я здесь воевал. Недолго. Потом на севере, на Баренцовом...

— Жуткое дело здесь было? — полуспросил Андрей.

— Да, веселое дело! До сих пор мины вылавливают...

Надя слушала разговор мужчин. Платок упал ей на плечи, и ветер играл ее светлыми тонкими волосами. Она, не отрываясь, смотрела на воду, и глаза ее пристально вглядывались в ласково журчащую, бегущую от теплохода волну, где до сих пор, подстерегая корабли, прячется смерть.

Ее мрачные мысли прервал голос Лучникова:

— Я приглашаю вас обоих в честь праздника пообедать вместе со мной. Я просил Марию Петровну, буфетчицу, накрыть в салоне. — Он дотронулся до козырька и взглянул на Надю. — В двенадцать ноль-ноль жду...

Он поднялся по трапу в рубку, а Надя и Андрей еще походили по палубе, любуясь озером.

— И долго нам идти Ладожским? — спросила Надя.

— Под вечер войдем в Свирь. Говорят, красивая река.

И вдруг спросил:

— О чем ты говорила с ним?

Надя вспомнила космический разговор, как назвал его Лучников, и улыбнулась. Рассказывать о нем было долго.

— Я сказала, что он не любит речников.

Андрей нахмурился. Когда он хмурился, светлые густые брови его смешно топорщились.

— Это ты зря. Теперь он подумает, что я тебе жаловался. А мне наплевать — любит, не любит. Я не красна девица...

Надя взглянула в озабоченное лицо Андрея и впервые после своего приезда испытала чувство раздражения.

— При чем тут ты? Я говорила то, что думаю.

— В общем, прошу тебя впредь не говорить с ним на эти темы. — Глаза Андрея упрямо посверкивали из-под светлых коротких ресниц. — Поняла?

— Ладно. — Надя примиренно улыбнулась. — Дашь мне темник, и я буду в него время от времени заглядывать.

Ей не хотелось ссориться. Хотелось шалить, нахлобучить на глаза Андрею его форменную фуражку. Даже мины, темные таинственные тени войны, еще живущие в глубине этого чистого озера, не пугали ее больше.

В двенадцать ноль-ноль, прихватив с собой бутылку «Твиши», которую Андрей купил в Ленинграде, они постучали в дверь салона. Здесь было по-вечернему, горели лампы: стекла со стороны палубы были обиты досками на случай шторма. Один из столов был накрыт на пять человек. Лучников и морской помощник (Надя вспомнила запись о нем в «Судовой роли»: капитан малого плавания Жук) были уже здесь. Знакомясь с Надей, Жук покраснел так сильно, как умеют краснеть только совсем молоденькие девушки. Это было заметно даже при неярком электрическом свете.

Мужчины дружно занялись откупориванием бутылок и обменом мнениями о том, какой способ лучше.

«Кто же будет пятым?» — подумала Надя. И увидела Прямкова. Старик вошел, ступая нерешительно, словно не зная, туда ли попал. Но вид у него был торжественный, из кармана черного пиджака торчал аккуратно сложенный вчетверо носовой платок ослепительной белизны. Жидкие, с сильной проседью волосы были смочены цветочным одеколоном и торчали на затылке, как после мытья.

— Вот и Федор Григорьевич, — сказал Лучников и обратился ко всем: — Можно садиться.