Борис Горбатов - Донбасс

— Нет. Помру. Поработала — пора!

— Что, аль болеете?

— Болеть не выучилась. А… пора.

— Мы, мама, вам про смерть и думать запрещаем! — сказал Прокоп Максимович. — Нельзя вам помирать, слишком много сирот оставите. Вот и этих, — показал он на Андрея и Виктора, — прошу во внучата взять, приласкать…

— А-а, очень приятно, молодые люди! — ласково закивала им старуха. — Как звать-то?..

— Меня — Андрей.

— Я — Виктор…

— Молоденькие! — улыбнулась она. — Здешние?

— Нет, из Полтавы они, — сказал Прокоп Максимович.

— А-а! — покачала она белой головой. — Скушнова-то вам, небось, на чужой сторонушке? Без матери-то каково?

— Нет, ничего! — браво отозвался Виктор. — Мы не маленькие.

— К нам почаще заходите, милости просим! Мой-то Прокоп гостей любит. Говорливый он! — Все засмеялись. Она испуганно оглянулась на сына. — Что, аль опять я не так сказала?

— Так, мама, так! — смеясь, ответил тот. — Говорливый я, поговорить люблю. Отчего и не поговорить, коли есть о чем?

— Артист! — ехидно вставил старичок с ежиком. — Он не только заговорит, он еще и спектакли вам покажет! — сказал он мальчикам. — Он у нас на все — богатырь!

— А что ж не пьет никто? — вдруг всполошился хозяин. — Неужто подносить? Ну, измельчал народ, мама, пожалуюсь я вам, измельчал. Помните, как прежде-то пили? — сказал он, наливая из графинчика водку.

— Ты бы что хорошее вспомнил! — отозвалась мать. — А про это…

— Не-ет, хорошо пили, дружно, артельно… все пропивали, до последних портков, аккуратно! — усмехнулся он. — Земляночку-то нашу помните, мама? Как не пить! А вы, — обратился он к ребятам, — пьете?

— Не пробовали еще… — сознался Андрей и вдруг густо покраснел, словно в чем-то стыдном признался. Светик немедленно прыснула.

— А я пью! — храбро сказал Виктор и протянул рюмку. Прокоп Максимович чуть насмешливо взглянул на него, но ничего не сказал и налил полную.

— Эх, и не пил бы, да дуже просят, — крякнул Прохор, широкоплечий, рыжеватый, с вьющимися на кончиках молодецкими усами сосед Андрея.

Все засмеялись.

— И отчего это, — продолжал он, рассматривая рюмку на свет, — отчего о нас такая слава по свету идет, будто все шахтеры — пьяницы? А есть и такие, что больше нас пьют…

— Ну, больше тебя-то вряд ли кто! — поджимая губы, сказала его жена.

— Женам сегодня слова не даю! — закричал весело хозяин. — Пейте и ешьте, дорогие гости, что народный комиссар приготовил. А больше у нас ничего нет. Все на столе, не взыщите!

Было Андрею как-то по-особенному душевно тепло в этом доме, среди этих добрых людей. «Какие они все простые, хорошие, веселые! — восторженно думал он. — И нами, мальчишками, не побрезговали. Принимают, как взрослых. Это оттого, — догадался он, — что мы теперь тоже шахтеры, уголь рубаем. Значит, выходит — товарищи». И он невольно почувствовал гордость оттого, что он с Прокопом Максимовичем — товарищи, в одной лаве работают.

И Виктор здесь душевно обмяк, отошел. После второй рюмки он почувствовал себя развязнее; ему не терпелось вмешаться в общий разговор и тоже сказать что-нибудь свое — хорошее и умное. Только Светик, сидевшая напротив, еще смущала его; она то и дело поглядывала из-за своей тарелки и тихонько смеялась; особенно когда он пил и после этого кашлял.

— А что, молодые люди, — вдруг обратился к нему, хитро щурясь, старичок с ежиком, — все спросить вас хочу, вы уж извините. Вы как же к нам на шахту попали? Своей охоткой или как?

— Мы по мобилизации, — объяснил Виктор.

— А-а! — засмеялся старичок мелким, дробным смехом. — Значит, сами не думали-то в шахтеры?

— По правде сказать — нет! — засмеялся и Виктор. — У нас, признаться, другие мечты были! — значительно прибавил он и посмотрел на дочь хозяина.

— Небось, в летчики? — насмешливо спросила Настасья Макаровна. — Теперь вся молодежь с ума сошла: в летчики хочет. Вот и наш тоже… — кивнула она на сына. Тот смутился и покраснел.

— Нет! — развязно возразил Виктор; он уже чувствовал себя здесь, как дома. — Андрей вот в лесники собирался. Он у нас тишину любит, лес… — кольнул он приятеля.

— А Виктор — в артисты! — дал сдачи Андрей.

Все засмеялись, Светик — громче всех.

— Ну что ж, я и не скрываю, — с достоинством произнес Виктор. — Я, собственно, в киноартисты хотел, — сказал он, небрежно играя пустой рюмкой. — Призвание такое в душе чувствую. Да, — вздохнул он, — мечтали-то мы высоко, а угадали в шахтеры! Законурились! — с презрительным смехом закончил он.

— Что?! — тихо, каким-то свистящим шепотом спросил Прокоп Максимович. Его лицо вдруг покрылось бурыми пятнами. Он медленно поднялся со своего места — все сразу затихли, почуяв недоброе, — и вдруг с силой ударил кулаком по столу так, что все задребезжало.

— Вон! — взревел он, не помня себя. — Вон! Вон из моего дома! Вон!

— Что ты, что ты, Прокоп? Опомнись! — потянула его за рукав жена, но унять его было невозможно.

— Вон! — крикнул он еще раз. И Виктор послушно поднялся с места. Он еще сам не знал, что натворил, чем обидел хозяина, но уже готов был провалиться сквозь землю или бежать, бежать скорее… куда-нибудь. — Значит, высоко вы мечтали, а мы низко живем? — крикнул Прокоп Максимович. — Низкие мы, выходит, люди, в угле возимся?

— Сядь, Прокоп! — властно приказала мать, и он дернулся, но сел. — Что ж ты на дите кричишь? — спокойно сказала она. — Его учить надо.

— Да я… я и не хотел ничего… такого… — жалобно пробормотал Виктор, готовый заплакать.

— Ты, брат, не меня обидел! — сказал, уже успокаиваясь, Прокоп Максимович. — Ты вот кого обидел — шахтерскую нашу мать. Ты кто? Ты сам-то кто есть?

— Я… я никто еще… — пролепетал совсем уничтоженный Виктор.

— То-то что никто! — строго сказал мастер. — Никакого инструмента еще в руках не держал, никакого ремесла не знаешь. Куска хлеба и то, поди, самостоятельно еще не заработал. Отец твой кто?

— У него нет отца… — пришел на помощь другу Андрей. — Его отца белые зарубили. Он большевик был.

— А-а? — удивился Прокоп Максимович, будто у Виктора и не мог быть такой отец. — Ну, а дед твой кто?

— Я деда не знаю… — пробормотал Виктор и подумал с тоской: «Ох, убежать бы скорей от стыда!..»

— Вот! Своего роду-племени не знаешь! — довольно усмехнулся мастер. — Аристократ! Ну, а мы низкие, мы свой род хорошо помним. Дашка! — громко крикнул он через весь стол дочери.

— Ну, сейчас спектакль будет, — хихикнул Макар Васильевич, старичок с ежиком, и радостно потер ручки.

— Дашка!

— Я тут, папа, — отозвалась Светик.

«Значит, ее Дашей зовут», — подумал Андрей.

— Кто твой отец, Даша? — строго, словно на экзамене, спросил Прокоп Максимович.

— Мой отец есть потомственный шахтер-забойщик, — звонко, как молитву, отбарабанила Даша.