Алексей Кожевников - Том 3. Воздушный десант

В доме у Кузьки немцев не было. Но в деревне были, постоянно заезжали и забегали пешаком с большой дороги.

У нас с хлебом плохо, даже хуже, чем с мясом. Отобьешь, пригонишь одну только животину — и уже сто — полтораста килограммов мяса. И придет оно на своих ногах, не надо таскать. Трех-четырех животин довольно, чтобы накормить всю нашу бригаду. Конечно, один раз. А где возьмешь столько хлеба? Пекарен, столовых нет поблизости, всяк печет для себя по два-три каравашка. Есть он только у немцев в крупных воинских подразделениях, но добывать его надо большой кровью. Десантники добывали хлеб всяко: громили вражеские склады, облагали хлебным налогом старост, полицаев, кое-что получали от советских подпольщиков из местного населения. А хлеба все-таки сильно не хватает.

Антон . А как у вас с хлебом?

Кузя . И сколько надо?

Антон . Много, каждый день воз.

Кузя . Это надо собирать по всей деревне.

Антон . Вот и возьмись, если хочешь услужить нам.

Кузя . Не выйдет. Я не полицай, не староста. Меня схватят в первый же день.

Антон . А староста и полицаи есть у вас?

Кузя . Без этих не живет ни одна деревня.

Антон . Тогда мы будем с хлебом.

Осторожно, задами, прошли на Кузькин двор. Федьку Антон поставил у передних ворот, наблюдать за улицей, Арсена — у задних, наблюдать за огородами и садами. Меня взял с собой в хату.

Хата бревенчатая, с обширной русской печью и полатями. Когда вошли, в ней была одна старушка. Но по скрипу, шороху, дыханию чувствовалось, что во всех углах затаились люди.

— Мать, пойдем-ка соберем кое-чего, — сказал старушке Кузя.

И оба вышли. Антон за ними. Я прислушиваюсь, приглядываюсь. Вот из-за печки выглянула детская белесая головенка. Ее тотчас схватила за волосы женская рука и дернула обратно за печку. Возня, всхлип. Вот другая детская головенка спустилась с полатей и серьезно, внимательно разглядывает меня. Эту дернуть обратно, знать, некому. Вот высунулась еще голова и еще — всего четыре или пять. А из-за печки пугливо то выглянут, то отпрянут две женщины. Я молчу. Мне не сказано, как держаться, а в таком случае самое лучшее, как на часах, неподвижно и молча. Женщины и ребятишки смелеют, выглядывают сильней. Слышу шепот: «Ма-ам, кто это?»

Тогда я говорю:

— Красноармеец. Здравствуйте, мамаши!.. Здравствуйте, ребята!

Антон и Кузя, вернувшись, застают в хате бойкий разговор. Меня плотно окружили, ощупывают, расспрашивают. Не успеваю отвечать.

— Корзинкин, пошли дальше! — говорит Антон, но тотчас отменяет это. — Нет, не могу, — и садится на лавку. Затем продолжает: — Люди добрые, разрешите посидеть минутку! Пять лет не бывал я дома, а там без меня растут двое таких. — Он пристально оглядел ребятишек и показал на двоих: — Теперь, пожалуй, и мои такими же стали. Погляжу хоть на чужих, если нельзя на своих.

Поманил ребятишек к себе, крепко обнял их и подержал так, затем, прощаясь, обнял всех других и вышел со словами:

— Спасибо, добрые люди! Словно бы побывал дома.

Нам собрали два мешка всякой снеди. Я спросил Антона, разжился ли он солененьким.

— Это в первую очередь.

Антон поманил деда Кузю проводить нас, а когда вышли из дома, попросил проводить его до старосты и полицаев. Мы с Федькой и Арсеном остались в садах распределять снедь по нашим вещмешкам. Вскоре Антон и Кузя вернулись.

— Мне теперь можно до дому? — спросил Кузя.

— Нет, нет, рано еще, рано, — запретил Антон.

— Как — рано? Солнышко закатается. Весь день с вами хоровожусь, — уже явно недовольный, заворчал Кузя. — У меня свои дела есть. Видели мою ораву? Сынов и зятьев на войну замели, а дочери, снохи, внуки — все ко мне, на мой харч.

— Не просись, не могу отпустить, служба не позволяет, — сказал Антон миролюбиво, но твердо и заставил Кузю проводить нас до той лощины, где мы встретились с ним впервые.

Там мы поблагодарили его и отпустили.

Мы снова заявились к Кузе в первую же ночь, настойчивым стуком в окошко вызвали его из хаты во двор. Он вышел и спросил сдавленным шепотом:

— А теперь зачем?

— Нам треба к старосте.

— Вчерась я показывал старостину хату.

— Ты вымани старосту к нам!

Мы знали, что старосты, напуганные партизанами и десантниками, по ночам не выходят из дома на незнакомые голоса и стуки.

У Антона было все обдумано и предусмотрено, Кузя вернулся в хату, захватил там бидончик с чем-то, и пошли. Мы оцепили хату старосты. Кузя постучал в окошко. Из хаты спросили:

— Кто?

— Сосед Кузька.

— Чего тебе, нечистая сила, надо? Приходи завтра днем!

— Завтрева не с чем будет. — Кузя звякнул крышкой бидона. — Слышишь, как в рот просится? До завтрева не удержать ее.

Мы догадались, что Кузя принес самогонку.

Погодя недолго приоткрылись ворота, и Кузя скользнул во двор. Потом наступило долгое ожиданье. Но вот скрип двери, шаги, хмельные голоса, ворота снова приоткрылись, на улицу вышли двое. Антон свистнул, и мы окружили их.

Антон скомандовал старосте:

— Шагай вперед!

Мы вывели старосту из деревни и остановились у какой-то пустой хозяйственной построюшки.

— Узнаешь нас? — спросил старосту Антон.

— Партизаны.

— Нет, поднимай выше!

Староста выпустил долгий, удивленный, но негромкий свист и так помотал головой, что без слов было ясно: ну, пришел мой конец.

— Дай хоть закурить, — еле выговорил он, заикаясь.

— Не стόишь, — отрезал Антон. — Ничего не стόишь, окромя веревки.

— Там бог рассудит, кто чего стоит.

— На бога надейся, а сам не плошай! Жить хочешь? — спросил Антон.

— Чего мытаришь? Задумал — стреляй! — хрипнул староста.

— Мытарить, вожжаться не собираюсь. Отвечай толком — служить нам будешь?

— Как, сынок? И ты говори толком.

— Служить, как велим.

— Буду.

— Тогда сей же час принеси сюда тридцать буханок хлеба!

— Где-ка взять их?

— Не мое дело. Фрицам находил?.. Ну, шагом арш!

Староста пошел, спотыкаясь и оглядываясь.

Мы укрылись поодаль от построюшки, в небольшой балочке. Часа через полтора староста пришел с хлебом, приходил четыре раза, принес ровно тридцать буханок, уложенных в четыре мешка. Каждому из нас по мешку.

— Вот что значит толковый человек, — похвалил его Антон и предупредил: — Запомни сразу, я повторять не люблю: каждую ночь по тридцать буханок.

Несколько ночей так и шло, мы начали подумывать, как бы устроить так, чтобы караваи сами собой катились к нам в лес: ведь ходить за ними далеко, поручить доставку старосте, пускать его в нашу бригаду опасно. И не успели придумать: однажды пришли, а хлеба в условленном месте нет, старосты тоже нет, в деревне подозрительный гвалт, крики, плач. Времени полуночь, надо бы спать, а в хатах зажигаются огни.