Алексей Кожевников - Том 3. Воздушный десант

Начинается день. А днем мы должны отдыхать, спать, набираться сил для новых диверсий и вести наблюдение за противником.

Забираюсь в свою яму — уже присвоил, вот человече! — которую облежал, обмял. Но заснуть толком не могу. У меня странное состояние — полусон, полубред.

Наплывают воспоминания, воображаю, что не только в воспоминаниях, а на самом деле вернулся назад, в свое детство, мне семь лет.

Была вот такая же осень. Тепло, солнце. Начинался листопад. Бабушка хворала. Я сидел около нее и думал грустно, что, пока она болеет, отойдет все — черемуха, грибы, орехи, выпадет снег, и я не поживу в сказке. Мучило меня нетерпенье поскорей переехать в избушку на курьих ножках. Я все уже обдумал: спать натаскаю сена, а еще лучше палых сухих листьев; есть буду грибы сыроежки и другие жареные, в парке много всяких грибов; можно из дому принести картошки, капусты, репы; пить буду из реки.

Меня беспокоило, что я не умею варить, жарить. Но я решил одолеть и это. Подсел к бабушке и завел разговор:

— Ты, бабушка, все умеешь?

— Где все… Таких людей нету.

— А много умеешь?

— На мою жизнь хватит.

— Кто научил тебя?

— Сама. Когда дедушку убили, я одна большая осталась в доме, а маленьких — орава. Надо мне было делать все и за себя, и за дедушку, и за всех маленьких. Тут хочешь не хочешь — заумеешь.

— Я тоже хочу все уметь.

— Учись, научишься. Люди не родятся с «умеем». «Умей» потом приходит, от науки.

— Я хочу скоро. Научи меня!

— Чему научить-то?

— Суп варить, картошку, грибы жарить.

— Это зачем тебе, да еще скоро?

— Тебя кормить. — Не сказал, что собираюсь переселяться в сказку.

— Спасибо, внучонок! Только с этим успеется. Пока вот добрые люди кормят нас, а скоро и сама я поднимусь.

Наше хозяйство и уход за нами вели моя мать и тетка, чередуясь: у каждой были еще свои дела, свое хозяйство. Я приглядывался, как они варят, жарят, пробовал даже помогать, но все кончалось неудачей — на меня прикрикивали: «Парень, не мешайся, не путайся под ногами! Без тебя тошно».

Так и остался без «умея». Но не унывал: научусь сам, сделаю кое-как — и ладно. Мне не гостей принимать.

Бабушка не залежалась, скоро повела дом сама и снова начала возить в Москву молоко, сметану, творог, а по заказу — и разные лечебные травы, коренья, ягоды. Многие из московских людей называли бабушку своей кормилицей и лекаркой, приглашали в гости и сами приезжали к нам.

Не подвела меня и осень, дождались и орехи и грибы. Можно было переселяться в сказку. Для первого раза я взял только маленькую корзиночку да ножик и сказал бабушке, что пойду по грибы в наш лес. Вокруг Чижей много лесов: сразу за огородами — наш Чижевский, с версту от деревни — Абрамцевский, в другой стороне — Мурановский. В свой лес бабушка спокойно отпускала меня одного.

Скоком, будто наш дворовый пес Полкан, сорвавшийся с цепи, прибежал я в парк, в избушку. Но избушка оказалась занятой — на скамейке, среди дубовых и кленовых опалых листьев, сидела маленькая девочка. Увидев меня, она вскочила, — знать, сильно испугалась, — и прянула в угол. Я тоже испугался и отпрянул немножко назад.

Долго стояли мы, как завороженные, как немые, удивленно и опасливо обшаривая друг друга глазами. Девочка была с меня, в белой вышитой кофточке, в пестром сарафанчике, в сандалиях на босу ногу. Темноватые волосы перевязаны голубой ленточкой.

Я тогда верил, что и Баба-яга, и Змей-Горыныч, и Красная Шапочка — все, что рассказывается в сказках, есть и в самом деле. Может быть, эта девочка — Красная Шапочка, которая сняла свою шапочку? Не все же время она ее носит! А может, сама Баба-яга прикинулась девочкой? Она — волшебница и может обернуться кем угодно. Ишь какая пестренькая, яркая, как синица, даже ярче.

Я, грязнолапый, в замызганных штанишках и рубашонке, без пояса, нечесаный, показался ей, наверно, нищим. Такого она, пожалуй, не будет хватать: сам голоден, одни кости, в нем нечего есть.

Вдруг девочка заговорила:

— Ты, мальчик, ко мне?

— Нет, — отрезал я сердито, как рубанул топором.

— А к кому?

Я растерялся, — как ответить? А потом решил: если она Баба-яга, я убегу, а если просто девочка, прогоню ее, — и снова рубанул:

— Жить. Это моя избушка.

— Твоя?.. — Видно было, что девочка удивилась. — А мне сказали — ничья.

— Я нашел ее.

— Я тоже нашла. Я тут давно живу.

И верно, избушка была выметена, вымыта, над окнами красиво спускались золотистые кленовые листья, на подоконниках стояли стаканчики с цветами.

— Все равно моя. Ты уходи!

— Я раньше твоего нашла. И мама разрешила мне жить тут.

— А мне — бабушка. Я вот приведу ее, она задаст тебе.

— А я трех бабушков приведу. Они побьют твою. У меня и дедушков три и папков два.

— Про папок ты врешь, двух папок не бывает.

— Бывает. У меня в одной деревне папа Егор, а в другой — папа Коля.

— Не бывает, врешь, — твердил я упрямо.

Она так же упрямо твердила обратное:

— Бывает, бывает. Сперва был один папка Егор. Потом он развелся с мамой и стал разведенный. А папка Коля свелся с мамой и стал сведенный. И оба мне гостинцы дают. — Было видно, что она довольна, гордится этим. — У меня и бабушков три, и дедушков три, и папков два, и мамков… — Чуть-чуть не сказала: «тоже две», пересчитала всех по пальцам, заняла почти целиком обе руки и протянула ко мне: — Вот сколько! А у тебя одна бабушка. У-у-у, как мало!

Я постарался припомнить всю свою родню:

— Мамка есть, папка есть. Дедушка тоже был, он теперь убитый. Тетка есть.

— У меня тетков и дядьков не сосчитаешь, — перебила девочка. — У меня всех больше.

Нет, я не хотел оставаться сраженным и начал перечислять все и всех, что можно было назвать своим:

— Корова есть Звездочка, овечки есть, изба есть…

— Это не человеки. Это не считай! — И девочка даже притопнула ногой. — Человеков у меня больше.

Я решительно был хуже ее. Ну хоть бы в чем-нибудь, хоть чуток быть получше! И тут я вспомнил, что моя мать беременна, можно двинуть в бой, в защиту себе, еще одного человека, и сказал:

— Мне мамка скоро родит брата.

Это немножко сбило с девочки гордость и спесь: брата у нее не было. Но через секунду она снова торжествовала:

— Я попрошу маму, и она купит не одного, а двух братцев.

— Не купит, — уверенно отрезал я. — Купил не хватит.

— Купит. Хватит. — Девочка горячилась и набивала число братцев: — Трех купит. Сколь захочу, столь и купит.

— Ребят не покупают, а родют. Ты, дура, не знаешь.

— Нет, знаю, меня купили. Я в магазине лежала, в коробочке, спячая. А принесли домой, разбудили — стала глядячая, говорячая и ходячая. Вот такая. — И она повернулась кругом: гляди.

— И совсем не так. Тебя мамка родила в больнице. Всех людей родют.