Алексей Кожевников - Том 3. Воздушный десант

И все-таки, расстреливая девушку, он промахнулся и только ранил. Но добивать не стал. К клетке, где лежали расстрелянные и мучилась недобитая девушка, подъехала телега с большим гробом в кровавых пятнах. В нем перевезли не одну сотню расстрелянных. Тела убитых пареньков-подростков и раненую девушку палач свалил, как придется, в гроб. Телега поехала за город, к свалке, где уже была готова яма. Первой палач сбросил девушку. Она поднялась на одно колено, руками ухватилась за край ямы. Но палач сильно ударил ее лопатой по голове, потом сбросил на нее убитых пареньков и зарыл.

Валя Бурцева проводила погибших до могилы, до последнего кома земли, брошенного на них, и прямо оттуда пошла в карьер к Ивану. Когда она рассказала о казни, Иван начал спрашивать, много ли было народу, как держались люди: плакали, негодовали, молчали? Ничего этого Валя не заметила. Она как вперилась глазами сначала в смертников, потом в колючую клетку, в гроб, наконец — в могилу, так и не отрывала взгляда. А за этим, казалось ей, ничего нет, одна угольно-черная пустота и тишина, как описывают межпланетное пространство.

Иван сказал, что надо спасать своих товарищей, пока их не замучили пытками. Было известно, что их неслыханно истязают, морят голодом, жаждой, бьют стальными прутьями, колют иголками, пытают электрическим током, сжимают клещами руки, ноги, натравливают собак, и те у живых людей вырывают куски тела.

Были подкуплены шофер и охрана тюрьмы. Но заключенным отменили прогулки. Надо было подкупать следователя, прокурора, начальника тюрьмы, чуть ли не все гестапо. А денег не было, родные и друзья подпольщиков уже отдали все, что имели.

Заключенных приговорили к расстрелу. Валя Бурцева пришла к Ивану раньше назначенного срока.

— Ну, с чем ты? — спросил он тихо.

— Объявили приговор. Смертный.

— Приведен в исполнение?

— Нет.

— А мы что?..

Валя назвала, кого надо подкупать. Еле дослушав, Иван сказал:

— Не годится, не успеем. Надо бежать завтра рано утром… пока палач не видит бумажку. — Иван задумался, потом спросил, можно ли до рассвета достать машину.

— Можно.

— Идите доставайте. С вами пойдет Настёнка. Завтра сперва приедете на машине сюда, а потом будете ждать в степи, в Собачьей балке. В степь захватите еды, питья, медикаментов. Валя, слушай: если со мной что случится, ты будешь руководить организацией до побега арестованных. Если убегут, тогда они решат, кто будет дальше.

Настёнка с Валей пошли в одну сторону, Иван — в другую. Утром в условленном месте остановилась грузовая машина. Из карьера тотчас вышел Иван в форме немецкого офицера. Девушки заметили, что шинель сильно помята и пробита на груди нулей. На спине такой дырки не было, — значит пуля застряла в чьем-то теле. Раньше у Ивана не водилось такой формы, он раздобыл ее в последнюю ночь.

— Заметят, — сказала Валя про дырку на шинели, догадываясь, к какому делу приготовился Иван.

— Не успеют.

Сел в машину и махнул шоферу: поехали!

Машина быстро скрылась за поворотом. Валя с Настёнкой побежали к Собачьей балке.

Некоторые из них живы, но они знают то чувство, с каким умирает человек. Молодой, только-только вошедший в юность жизни, он умирает от руки ненавистного врага, которому всей ненавистью своей желает погибели, самой страшной погибели.

Они испытали это в тюрьме гестапо. Они сидели там как смертники и знали, что доживают последние минуты. Вот лязгнет замок, распахнется дверь…

Так и случилось: замок… дверь… В пролете стоял немецкий офицер. Был самый скверный, самый тревожный из всех тюремных часов — предрассветный час, когда обычно выкликали и увозили смертников на казнь.

— Корешков, выходи! С вещами. Баляскин — с вещами! Хрустов — с вещами! — каркал офицер, каркал быстро, зло: чего мешкаете.

А подпольщики мешкали, хотели оттянуть смерть, хотя бы на минуту, на секунду. Они уже не думали о спасении, и это мешало им узнать в немецком офицере своего руководителя и друга, своего спасителя Ивана Громова.

Первым узнал его Хрустов. По тому, как переменился он в лице, узнали остальные и тоже переменились. Тут и тюремщики догадались, что офицер поддельный. Они открыли огонь. Иван открыл ответный. Погиб один Хрустов, все другие успели вскочить в машину и уехать.

В одном из неприметных уголков Собачьей балки Настёнка и Валя устроили походную столовую: разостлали по земле головной платок и разложили на нем хлеб, колбасу, сыр, яблоки, поставили молоко, воду. Рядом со «столовой» на камешке расставили аптечку — йод, вату, бинты, мази. Они не знали, что потребуется раньше — еда, питье или лекарство, — и все приготовили так, чтобы не копаться в продуктовых и санитарных сумках. Потребовалось все сразу, кому еда, кому питье, кому перевязка.

После голода и пыток бежавшие из тюрьмы товарищи нуждались в серьезном лечении, кроме того, многие другие подпольщики были так хорошо известны гестапо, что не могли показываться на улицах города, и подпольный комитет принял решение переселить некоторых товарищей в сельскую местность, туда же перенести типографию и часть оружия. Главным связным по-прежнему осталась Валя Бурцева. Благодаря своему дару неприметности она была совершенно неуловима.

Иван со всей семьей переехал в родную деревню, где после смерти дедушки и бабушки осталась пустая хатенка. Там, как и в городе, он вырыл незаметно тайную землянку. Время для этого было самое удобное: после уборки овощей шла предзимняя перекопка огородов; Громовы тоже перевернули свой огород, сильно заросший сорняками; заодно с этим незаметно рассыпали по нему ненужную землю, выброшенную из подземного тайника.

Кроме подпольщиков да своих семейных, никто не знал, что Иван перебрался в деревню. Всем говорилось, что переехали только Степанида Михайловна, Настёнка и Митька, а главный хозяин Алексей Громов и сын Иван угнаны в Германию на работы. Это ни у кого не вызывало ни сомнений, ни подозрений: такие «угнатые» были почти в каждой семье.

Радиоприемник не работал: в деревне не было электричества. Из подземелья Иван выбирался всего раз-два в сутки по крайней нужде, старался приноровить выходы к ночи и совсем не выходил со двора. О войне, о фронте, о своих товарищах по борьбе, о всем великом мире он знал только то, что нашептывали ему мать, сестра Настёнка да брат Митька. Кто-нибудь один из них заползал в подземный тайник либо заходил в сад, склонялся над узенькой, вроде мышиной норы, железной трубкой, которая соединяла подземелье с наземным миром, и шептал, что надо.

В ответ Иван нашептывал свои советы и указания по работе. Перешептываться старались коротко и редко: болтливость была смертно опасна для обоих собеседников.