Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях

Подумав, Ксандра поняла, что уезжать нельзя. Она приехала в Лапландию не ради Коляна с Мотей, и уезжать из-за них глупо, детскость. Если она уедет, все ее труды пойдут прахом, школа закроется, и, возможно, на много лет. Жить и работать, как она, мало охотников. Даже в таком большом селе, как Ловозеро, где есть хорошее, теплое школьное помещение, нет учителя.

Она сказала Максиму, что останется. Вечером того дня старик долго бродил по становищу, из куваксы в куваксу, и объяснял, что они нехорошо поступают с учительницей: она для них отдает всю свою жизнь, а они не хотят привезти дров для школы, где учатся их дети.

После этого родители учеников собрались в школу и сказали Ксандре, что они готовы всячески помогать ей.

— Вот и хорошо, — обрадовалась она. — Мы выберем родительский комитет.

Выборы неожиданно натолкнулись на препятствия — попасть в комитет хотели все. Прикинули так и этак: выбрать отцов — обижались матери, выбрать матерей — обижались отцы, и кончили тем, что всех объявили членами комитета. У Ксандры сразу оказалось полтора десятка помощников. Они помогли перевести школу и баню с летнего места на осеннее, потом на зимнее, доставляли для них дрова, воду.

Ксандра требовала, чтобы в баню ребятишки ходили каждую неделю, а умывались каждый день, кроме того, умывались и мыли руки в школе по всякому требованию ученической санитарной комиссии. Дров и воды уходило много.

Иногда случались неприятности: члены родительского комитета понадеются один на другого и не сделают чего-нибудь. Но ведь даже такая податливая, послушная штука, как вода, не бывает постоянно гладкой, и морщится, и волнуется, и бурлит. Чего же требовать от упрямой, шершавой жизни! Ксандре приходилось и воевать, и огорчаться, и смиряться, и плакать.

У Ксандры было правилом: начиная с восьми лет, никому, кто хотел учиться, не отказывать. И в школе получилась такая пестрота, развелось столько разных, несовместимых групп, что учебный день тянулся часов по десять и больше. Кроме того, постоянно приходили местные и приезжали дальние, настоящие и мнимые больные. И ученье и леченье шло хлопотно, трудно, медленно. У Ксандры было единственное утешение: так все-таки лучше, чем никак, без учителя, без фельдшера.

И вот опять прикатили две упряжки, с ними прискакало изрядное оленье стадо и свора собак. Из санок вылезли двое: один с жиденькой бородкой, другой совсем безбородый, и, не снимая дорожной одежды, ввалились в школу. По одежде и обуви, по оленьей упряжи школьники определили их: ненцы, он и она. Во всем меховом, зимнем, толстые, неуклюжие, они долго пролезали в маленькую дверь и напустили столько холоду, что даже привыкшие к нему ученики начали ежиться и дрожать.

— Здравствуй, Руся! — Оба протянули Ксандре руки.

Она поздоровалась и упрекнула, смягчая упрек улыбкой:

— Нельзя так — из саней, в чем есть, прямо в тупу.

— Почему нельзя: им можно. — Бородатый махнул заснеженным рукавом на учеников, с рукава брызнул мокрый снег. — Нам нельзя. Почему?

— Вы в дороге могли нахвататься чего-нибудь ненужного, могли заболеть, — как можно мягче начала втолковывать Ксандра. — Здесь школа, дети. Идет урок. Переждите в поселке…

— Мы здоровы. Нам не надо учиться. Мы будем жить. Почему в поселок? Мы будем здесь, — перебивал ее бородатый.

— Я повторяю: здесь школа, жить нельзя.

— Почему нельзя? — Бородатый начал сердиться. — Это тупа Коляна. Хозяин — мой друг. Ты гонишь хозяйского друга, гостя. Шибко нехорошо делаешь. Где хозяин? Я буду с ним калякать.

В отчаянии Ксандра накинула кое-как шубенку и побежала к Максиму за помощью. Пока старик понял, что случилось, потом одевался да ковылял, ненцы перенесли из саней в школу несколько тюков. Бородатый шумел на ребятишек, чтобы освобождали тупу, и все больше теснил их своими тюками в один угол.

— Э-ге… — сказал озабоченно Максим, увидев такое самоуправство, потом сдернул с ненца наголовник. — Поглядим, какой тут явился хозяин, — и громко расхохотался.

В ненецком наряде был давний знакомец, сосед Авдон — Глупы Ноги.

— Нашелся пропащий! Долго же водили тебя глупы ноги и снова привели неладно, в чужую тупу.

— Это Колян-тупа! — заспорил Авдон. — Я помню.

— Теперь школа. Колян ушел, он тоже стал глупы ноги. — Максим попинал сапогом Авдоновы пожитки. — Таскай ко мне, таскай живо! Здесь хозяйка вот она, Ксандра Сергеевна.

Авдон и его жена Тайма перебрались к Максиму и, устроившись там, пригласили соседей, в том числе и Ксандру, погостевать. Низенькая, коренастая, круглолицая, густо смуглая и молчаливая Тайма, похожая с виду на немой камень, на деле оказалась очень приветливой, гостеприимной: то и дело подкладывала всем из котла куски оленины, подливала водку. Авдон, сидевший важно, как колдун, на бурой медвежьей шкуре, рассказывал, где был, что делал в разлуке с Веселыми озерами. В Мурманске он нанялся на пароход кочегаром. Дали гудок: гу-гу-гу-у! Выбрались из Мурманского залива в море. Целое лето, не уходя спать, светило солнце. Кругом все лето была вода. Кочегары кормили черным камнем очаг в пароходной машине. Работали все. Один капитан ничего не делал, стоял на своем мостике, курил трубку и кричал в машинное отделение: полный, средний, малый, так держать! Авдон сильно завидовал капитану.

Потом солнце начало прятаться. На воде появился лед, поплыл все гуще да гуще и захлопнулся, как капкан, защемил пароходу и нос и хвост.

— Останови машину! — скомандовал капитан. — Нас затерло льдом, можете все отдыхать.

С месяц и люди и пароход отдыхали. Работал один лед: он трещал, ломался, лез сам на себя, стал выше палубы и все плыл да плыл. И уперся в землю.

— Ну, отплавали, — сказал капитан, — надо и нам на землю.

А другие говорят:

— Мы будем зимовать на пароходе.

Вышел большой спор и кончился бы незнамо чем, но тут мертвый, прибрежный лед снова зашевелился, полез на землю, пароход затрещал, в него хлынула вода. Народ похватал что кому мило и перебежал с парохода в тундру. Там снова получился большой спор, куда идти. Кончили его тем, что одни пошли на восход солнца, другие — на закат.

— Ты забыл хозяина погоды, — напомнил Авдон капитану.

Так называл он барометр, который показывал стрелкой, какая будет погода: ясная, переменная, дождливая. На пароходе капитан взглядывал на него чаще, чем на карточку своей молодой жены, оставшейся в Мурманске. А тут вдруг сказал:

— Он больше не нужен. Я лучше возьму лишний кусок хлеба.

— Тогда я возьму машинку, — сказал Авдон и пошел обратно к пароходу.

Ему покричали:

— Не ходи. Раздавит. Лед-то, видишь, торосится. Мы не станем ждать тебя. Вернись, дурак! Ну, если тебе игрушка дороже жизни, пеняй на себя!

Но Авдон помахал всем рукой, крикнул: