Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях

— Моднό и тебя попутал? — спросила Ксандра, смеясь.

— Не-не… Я не признаю его.

— А мебель все-таки купил.

— Не я купил. У меня с ним большой бой.

— И кто — кого?

— Плохо мое дело. Я из дому — Моднό в дом. Попутал мне сына, сноху, всех внучат. Совсем не признают меня, все кричат: хотим Моднό!

В выходной день к внучке Коляна слетелась стайка подружек и товарищей. Квартира наполнилась шумным говором о магазинах, нарядах, кино, и постоянно мелькало словечко «модно». Ксандра вышла поглядеть на молодежь. Все были не так давно ее учениками. Теперь они держались по-взрослому, были модниками. У девушек мини-юбочки, расписанные лица, самые новые прически, блестящие клеенчатые сапоги и туфли на шпильках У пареньков завитые волосы, узенькие брючки. На всех шуршащие плащи-болонья.

Порасспросив, кто где работает, Ксандра сказала:

— Что же вы забросили свою национальную одежду? Она ведь лучше, красивей этой.

Ей отозвался целый хор:

— А вы, русские, почему забросили свою? Тоже красивая. Мы были в Ленинграде на экскурсии и видели: все ходят модно. А русская одежда висит в музее.

— В таком виде, как вы, и шагу нельзя ступить в тундру: промочит, продует, — добавила Ксандра. — И комары заедят насмерть в этих юбчонках.

— Сейчас нет комаров. И мы — не в тундру, мы — в кино.

И никто даже не скользнул взглядом по окну, из которого с пятиэтажной высоты было широко видно прекрасную осеннюю Лапландию с увядающими многоцветно и нежно лесами, травами, с голубыми, зелеными, сиреневыми горами и озерами.

Молодежь занялась своим: модно, не модно. Ксандра ушла на кухню, где чувствовала себя гораздо вольготней, чем в комнатах.

На улицах, в учреждениях, магазинах, в клубе, столовой, где бы ни была она, Ксандре постоянно встречались знакомые: бывшие ученики, их родители, товарищи по работе. Все приглашали:

— Заходите!

Она не отказывалась. У нее было время: шел сентябрь, до юбилея оставалось еще полтора месяца.

Колян пригласил ее в тундру, на оленеводческую базу колхоза, где был, как считал он, его главный дом и где жили самые старые пастухи, зачинатели колхозного движения, свидетели всех лет, что провела Ксандра в Лапландии. Она обрадовалась и встревожилась:

— Это очень далеко?

— Километров двести.

— Выдержу ли я?

— Не заметишь. Через два часа будем там.

— На самолете?

— Эти не летают туда. На вертолете.

— Интересно. Еще не пробовала.

Не думая об этом, Ксандра удачно приехала в Ловозеро. Начинался учебный год, и ребятишек, разъехавшихся на летние каникулы из интерната к родителям, работающим в тундре пастухами, рыбаками, собирал вертолет.

— Вот как живут наши внуки. Он не знает еще ни бе ни ме, а ему уже подают вертолет. Даром, — позавидовал Колян. — Не то что мы.

— Кто-то платит? — спросила Ксандра.

— Государство.

— А мы как полетим?

— Ты — наша гостья, я — твой проводник. Сказали: один раз туда и обратно увезут даром.

Летели действительно только два часа. Ксандре показалось, что гораздо меньше. Она как вперилась глазами в землю, так и не отрывала их всю дорогу. Сверху все на земле было так ясно видно, как на ладони. Всполошенные треском вертолета, одни птицы кидались из гнезд в воздух, в озера, другие, наоборот, домой, в свои гнезда. Лапландия перестала быть краем непуганых птиц. Обезумело удирали зайцы. Показался волк. Дурень тоже выскочил из своего тайника и побежал. Но вертолетчик снизил машину, и Колян пристрелил волка из винтовки. И похвалился:

— Этот, однако, последний, всех перестреляли вот так, с вертолета. Когда мы собрали оленей в колхоз, и волки собрались в свой колхоз, совсем одолевать стали оленей. Тут в самое время появились вертолеты. Теперь у каждого пастуха бинокль и солдатская винтовка, он видит широко, далеко. На базе есть рация; когда надо, вызываем вертолет. Ни один опасный зверь не уйдет живым.

Колхозная оленеводческая база — теплый бревенчатый дом и всякие подсобные постройки — стоит среди обширных ягельных пастбищ. Здесь живут пастухи, отсюда ведут наблюдение за стадами. В бригаде Коляна было восемь пастухов и три чум-работницы, жены пастухов, которые на всех готовили еду, стирали и чинили одежду, поддерживали домашний порядок.

Вертолет появлялся здесь нередко, но еще не примелькался до полного равнодушия к нему, и встретили его все жители базы.

— Вот привез новую чум-работницу, — сказал Колян.

— Шутишь, дедушка Колях, — зашумели встречающие. — Это, однако, Руся. (Ксандра запомнилась больше под этим именем.)

Семейные пастухи жили в отдельных комнатках, одинокие — в общей. Приняли Ксандру всей бригадой, на первый раз угостили богатым обедом из свежей рыбы и молодой оленины. Пока обедали, все время пела на разные голоса «Спидола». Затем Ксандра перешла гостевать к Коляну и Груне.

— Как поживаете? — спросила она.

— Сама увидишь, — ответила Груня.

— Как жили без меня? Этого не увижу.

— Его спрашивай! — Груня кивнула на мужа. — А моя жизнь никакая: пурга на меня не дует, дождь не мочит, мороз не кусает. Зверя не бью, рыбу не ловлю. Одну печку вижу. Совсем нечего рассказывать: я ведь чум-работница.

— Поедем, гляди, как живу! — пригласил Ксандру Колян, собиравшийся на работу к стаду.

Оба снарядились по-лапландски: на ноги тоборки, на плечи малицы; Колян взял бинокль, винтовку, Груня собрала полный рюкзак всякой еды. Поймали и запрягли пятерку ездовых оленей, которые паслись в загоне около базы.

Езда на оленях ничуть не изменилась за пятьдесят лет с той поры, как впервые испытала ее Ксандра: так же вертлявили меж валунов и кустарников, объезжали озера, мокли при переправах через речки. Показалось огромное рогатое стадо, похожее на движущиеся заросли темного, обгорелого кустарника. Больше трех тысяч кустообразных голов. Непастуху можно было запросто заблудиться в нем.

Поехали вокруг стада. Повстречался пастух, рассказал, как прошло его дежурство, и уехал на базу отдыхать. Колян часто поглядывал в бинокль, затем воротил упряжку на все подозрительное. В полдень развели костер, поели, напились чаю, вечером поужинали. Ночь всю провели в движении.

— Вот так живу, — рассказывал попутно Колян. — Оленей пасу, рыбку маленько ловлю, зверя, птицу маленько бью. День, ночь, зима, лето, дождь, гром, комариная пора, темная пора, мороз, пурга — пастухи одинаково возле стада. Кончит срок одна смена — с базы приезжает другая. Уйдут олени далеко от базы — пастухи ставят на пастбище куваксу. Всяко живем. Я, было дело, тонул, попадал в пургу, долго лежал под снегом, замерзал… Цел везде остался. Хорошо живу.

— Сколько же раз за всю-то жизнь тонул и замерзал? — спросила Ксандра.

— Не помню, не считал. Самое главное — жив, все другое можно забыть. Вот один случай, и умру — не забуду. Дула пурга, у стада дежурил молодой пастух и потерял оленей с полсотни. Спрашиваю: «Как?» Говорит: «Не знаю. Волков не видал. Медведи спят». Следов, верно, никаких нет. Где искать? Пастух говорит: «Не буду искать, устал» — и уехал на базу. А я — бригадир, я не могу уставать. Искал, искал — нет оленей. У меня есть своих тридцать оленей. Решил отдать их колхозу. А еще двадцать где возьму? И снова искать. Бывало, пропавшие олени убегали от волков, приходили сами обратно к стаду. А бывало, угонит их росомаха, окружит тропой и уморит всех, хоть сто голов. Шибко вредный, вонючий зверь; олени боятся переступить росомаший след, стоят в нем, как в самом крепком загоне, и зверь бьет их по одному. Совсем загонял я собак и все-таки нашел оленей. Стоят в лесу кучкой, а кругом росомашья тропа. Олени съели весь ягель, похудели, опустили головы, рога держать нет силы. Подлый зверь убил три головы. Пригнал я оленей в стадо, а сам — искать росомаху. У всех зверей есть нора, берлога, какой-нибудь дом. У росомахи ничего нет, она — бродяга. Трудно было выследить и убить такую…