Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях

Тюремщики отвечали все одинаково: что Лугов взят по распоряжению губернских властей, числится за ними и хлопотать надо там, в губернском городе. Здесь только зря бить обувь. И это было верно: мелкие уездные тюремщики ничего больше не знали. Но Катерина Павловна, не веря им и еще по пословице «Утопающий хватается за соломинку», продолжала молить всякие уездные власти и всяких других людей, которых считала влиятельными. И прекратила эти мучительные, бесплодные хлопоты только после того, как Сергея Петровича перевезли в губернский город.

Проводив его издали — свидания с ним не разрешили, — она тем же днем уехала вслед за партией арестованных на крестьянской телеге. Перед отъездом предупредила директора школы, что вынуждена оставить временно работу, уволила прислугу и сказала дочери:

— Сашенька, тебе придется пожить одной. Делай все сама: мы нищи. Прежде чем выпустить копеечку, подумай хорошенько: а нельзя ли удержать ее? И учись, учись изо всех сил.

Обнялись, посидели рядом, поплакали и расстались. Не сговариваясь, обе решили быть сильными, упорными, не распускать нюни, не показывать вида, что им трудно, горько. Отдайся слезам, горю, жалобам — и обратишься в тряпку, противную и себе и людям.

Ни друзей, ни знакомых не было в губернском городе, а самый дешевый номер в гостинице стоил рубль в сутки, и Катерина Павловна поселилась на постоялом дворе, где останавливался деревенский и всякий другой бедный люд. За пятачок в день она могла занимать голый топчан с деревянным подголовником в общей комнате и брать без меры воды, хоть сырой, хоть кипяченой. На другой пятачок покупала хлеба, сушеной воблы, щей из мослов и капусты. При такой жизни ее капиталу хватило бы на полгода.

Каждое утро аккуратно, как на службу, Катерина Павловна отправлялась высвобождать мужа и бродила из присутствия в присутствие, от персоны к персоне.

Саша тем временем поняла, что надеяться на отца и мать — только обманывать себя, дожидаться беды, и училась жить по-новому: одна, вполне самостоятельно, дешево, но чисто, сытно, уроки знать лучше и книг читать больше, чем прежде… Вообще жить разумно, по-взрослому.

Поначалу делала промахи: забежит в магазин или на базар наскоро и купит первое, что попадет на глаза. Замочит белье, намылит и, не дожидаясь, когда мыло отъест грязь, начинает отстирывать и полоскать. Но постепенно научилась не торопиться — сперва оглядит товар, приценится и потом уж покупает. Научилась стирать, гладить, штопать, латать… Спать стала меньше, но крепче и не валяться в постели без сна. Научилась хранить прежний спокойный вид, как было до ареста отца: у меня все хорошо, ничего не случилось. А когда приставали с расспросами, отвечала:

— С отцом печальное недоразумение, ошибка. Скоро все исправится.

Через месяц Катерина Павловна вернулась домой такая похудевшая, морщинистая, посерелая, будто весь месяц ее пытали. А впрочем, хлопоты перед царским начальством за мужа-революционера, врага всего царского режима и всех его слуг, были истинной пыткой. Дочь не сразу узнала свою мать, а узнав, испугалась:

— Ты больна? Что с тобой?

— Ничего, пока что только устала. Отдохну.

— Ты одна? А где папа?

— Угнали в ссылку на пять лет. Далеко куда-то, дальше Белого моря.

— За что?

— За революцию, за работу против царя.

— На пять лет, — прошептала Саша и зажмурилась.

Через пять лет… Ей будет девятнадцать. Она окончит гимназию… Может быть, выйдет замуж… А может, умрет… И все без отца.

Долго сидели молча, пришибленные горем. Затем Катерина Павловна сказала:

— Угнали, спрятали в какую-то тьмутаракань. Но я не отступлюсь, я найду и вырву его. Вот что, Сашенька, — мать обняла ее, — ты одна веди наше хозяйство. Я буду зарабатывать деньги. Когда заработаю достаточно, поедем к отцу.

— Ладно, мама, ладно, — сказала дочь и тут же пошла хозяйствовать.

Она была рослая, длинноногая, быстрая, уже достаточно умелая и вмиг, что называется, одной спичкой растопила печь, ванну, зажгла примус, чтобы как можно скорей и вымыть, и накормить, и напоить чаем измученную мать.

Городок, где жили Луговы, стоит в благодатных местах. Через него издавна шла большая торговля зерном, скотом, медом, фруктами…

В городке расплодилось множество торгашей-богатеев, а у них — множество детей, ленивых оболтусов, которые, надеясь на родительские капиталы, не желали учиться ни арифметике, ни географии, ни истории, ни даже кровному русскому языку. С первого года из класса в класс их тянули репетиторы.

Кроме уроков в школе, Катерина Павловна взялась тянуть четырех оболтусов. Дело не очень благородное, зато доходное. А ей в ту пору было так туго, что, будь можно, она продала бы свою душу дьяволу.

За полтора года она сколотила нужную сумму денег и наконец добилась для мужа небольшого облегчения: ему разрешили жить в любом месте Лапландии, лишь бы находилось оно за Северным Полярным кругом. К этому времени Сергей Петрович, знать, тоже сильно затосковал и в каждом письме начал звать жену и дочь к себе, описывая подробно и даже вычерчивая разные маршруты.

Катерина Павловна и Саша уточняли их всеми возможными способами: по карте железных дорог и водных путей России, по расписаниям поездов и пароходов, по рассказам бывалых людей.

Самым таинственным во всех маршрутах был участок от Петрозаводска, где кончался железнодорожный путь. Лугов писал, что и там строят «железку», а ходят ли поезда, не знал. Но ведь ездят же как-то строители, подвозят всякие материалы, товары.

Про самый последний кончик пути, верст на триста в сторону от строящейся «железки», писал определенно; его придется одолевать на оленях, иных способов передвижения, кроме оленного и пешего, нет ни зимой, ни летом. Но здесь такой кончик считается пустяком, вроде прогала меж двух крестьянских дворов в одной деревне. От оленеводов можно часто слышать: «Уехал к соседу в гости» или: «По пути завернул проведать соседа». А до соседа верст двести — триста. Здесь не редкость, когда соседей разделяют подобные промежуточки.

Ехать решили до Казани пароходом, дальше поездом на Архангельск, затем по Белому морю в Кандалакшу, которую захватывала трасса строящейся дороги, и оттуда пробираться в Моховое как бог пошлет.

…Выехали в канун пасхи на самом дешевом пароходе, который не забирался далеко ни вверх, ни вниз по Волге, а постоянно шлепал колесами между Самарой и Казанью. Он обслуживал бедный люд, которому были не по карману «Самолеты» и «Кавказ — Меркурий», и «собирал» все мелкие пристани, где эти гордецы и торопыги не останавливались. Он, как говорится, «отдыхал у каждого столба».

Катерина Павловна больше всего тряслась из-за денег: она ведь совсем не представляла, во что обойдется поездка, ехала со страхом и трепетом, как слепой переходит опасный поток по тоненькой жердочке. И на самый дешевый пароход она купила самые дешевые палубные места.