Алексей Кожевников - Том 4. Солнце ездит на оленях

Она задумалась: как быть с багажом? Сложить в тупу Максима. Он пропахнет печным и махорочным дымом. Лучше оставить в санках. И попросила Коляна укрыть багаж чем-нибудь понадежней — от собак. Он укрыл его парусиной, которую берег для новой куваксы.

— Теперь, Колянчик, больше дров и воды!

Он вязанками волочил дрова и бросал в печь, таскал и грел воду. Ксандра мыла потолок, стены, пол и покрикивала:

— Сторонись! Оболью. Мазану.

— Я могу стесать все черное топором, — вызвался Колян.

— Ни-ни, ни в коем случае! — отвергла Ксандра. Она почему-то даже испугалась этого: — Не смей касаться!

— Я хочу сделать тебе легко.

— Мне не нужно легко, мне нужно черно.

— А помнишь, как старалась над ним? — Колян показал пальцем на светлое пятно, выскобленное некогда Ксандрой.

— И хорошо, что тогда не выскоблила всего. Черное-то как пригодится еще.

— Зачем пригодится? — недоумевал Колян. — Скажи!

— Потом.

— Почему не сейчас?

— В отместку тебе. Теперь ты вспомни, сколько потомкал мне. А когда тебе потомкают — не нравится?! Хитер бобер. — Ксандра, благодушно посмеиваясь, интриговала дальше: — Вот гадай. Не все получать с ложечки, готовенькое.

— Ладно, буду ждать, — покорно твердил Колян.

— Ждать не хитро. Ты догадайся!

— Некогда, сама говоришь: таскай дрова, таскай воду.

— Да, да, это в первую очередь.

Работали азартно, во всю мочь. Коляну было удивительно, какой сильной и ловкой стала Ксандра: если он, замешкавшись с дровами, опаздывал принести воду, она бежала сама к ручью и несла сразу два ведра. Несла в гору и еще находила силу болтать, смеяться, Колян был явно слабей ее.

Домывая тупу, она спросила Коляна:

— У тебя есть свободные, ненужные санки?

— Как не быть. Есть много.

— Дай мне.

— Зачем?

— Я сделаю из них кровать.

Матрац, подушки, одеяло Ксандра привезла из дома, а кровать не взяла — решила заменить легкими санками.

— Пойдем к Максиму выбирать! — позвал Колян.

Саночное хозяйство у них было общее. Пошли. Возле тупы Максима стояло несколько санок, от молодых, еще белых, до совсем древних, уже седых, годных только в огонь. Выбрали негодные для езды, но еще целые. Колян немножко укоротил их, Максим укрепил расшатанное, затем поставили на место. Ксандра опробовала всяко: и пошатала, и полежала, и посидела. Санки стояли твердо, не скрипели. Довольная, она сказала:

— Если бы я умела, написала бы стихи — гимн старым лапландским санкам. Сколько они бегали, видели всего. Мне и во сне не пережить этого.

Санки, верно, были знаменитые: на них Колян ездил первые месяцы революции, годы гражданской войны; перевозя подпольщиков и партизан, искрестил всю Лапландию. А Максим несколько раз ставил под санки новые полозья взамен истертых.

«Теперь помчат меня в страну грез», — подумала Ксандра.

К сумеркам она убрала всю тупу, занавесила окна, перенесла багаж, достала посуду, белые сухари, конфеты, всякое другое городское угощение, накрыла стол и пошла к Максиму.

— Прошу ко мне на новоселье!

Праздновали втроем: Колян, Максим, Ксандра. Праздновали без вина, но и так всем было хорошо. Печка, перестроенная еще отцом Ксандры, совсем не дымила. Тупа освещалась, как церковь, свечами. Чай был особо ароматный, цветочный.

Колян взял гусли и сказал Ксандре:

— Я хочу отдать тебе долг.

— Какой?

— Вот слушай. Это я сложил для тебя, — и спел:

— Тебя звали. Сам не поехал, — напомнила Ксандра.

— Когда звали — не поехал, разлучились — захотел. И часто пел эту песню. Тосковал сильно.

— Напрасно, надо было ехать.

— Боялся.

— Чего? На Волге нет ни одного порожка.

Затем Колян спел про поток, из которого только что брал воду и который одни называли рекой, другие — ручьем.

Потом играла на гуслях Ксандра, играла молча, без слов. Максим глядел на молодежь мокрыми, слезящимися глазами и радовался: «Вот и у меня есть дети. Буду любить их как родных».

Уходя, он сказал Ксандре, чтобы крепче закрывала дверь. Разбежавшиеся белогвардейцы делают по ночам налеты, отбирают продукты, оружие, одежу, обувь… И тут же устроил надежный запор из толстой палки и крепкого сыромятного ремня.

Колян с Максимом, один по молодой расторопности, другой по старческой бессоннице, встали чуть свет. А Ксандра встала еще раньше, уже топила печь, таскала воду и снова что-то мыла. Колян побежал узнать. Она чистила и мыла котлы, чайники, ведра.

— Это я сам, сам, — зашумел Колян. — Ты брось!

— Когда — сам, годов через пять? — спросила Ксандра.

— Вот сейчас.

— Не верю. Котлы-то как оставили тогда, так и стоят. За четыре года у тебя не нашлось дня почистить. Ты ведь такой занятой, до котлов ли тебе! — Ксандра, как ни старалась смягчить свои слова сочувственным тоном, улыбками, не могла скрыть раздражения, кипевшего в ней.

Колян уловил его и сказал:

— Ксандра, говори прямо. Не будем обманывать друг друга.

— Что тут говорить… Помогай, это лучше всякого разговора. Грязь-то ведь не моя.

У Коляна напрашивалось, уже висело на кончике языка задиристое: «А ты не трогай, не чисти нашу грязь! Мы не просили тебя, сама взялась». Но он сердито смял, проглотил негодные слова. Надо чистить, надо мыть всю Лапландию. И не сердиться на Ксандру, а говорить спасибо ей.

В первый раз она приезжала к отцу — это было понятно. А что привело ее вторично? Ни большого заработка, никакой другой корысти не сулила ей работа в школе. Нет, не ради этого она, такая красивая, поселилась в тупе, возится с чужими грязными котлами.

Тут было что-то непонятное, сказочное.

Около Ксандры стояло несколько женщин-раностаек. Они удивленно глядели на нее и переговаривались, не то с похвалой, не то с осуждением:

— Вот это чистотка.

— Где нам до нее!

— Все — кипятком.

— И с мылом, с мылом.

— Шли бы вы домой да тоже помыли там, — сказал женщинам Колян.

Они отозвались:

— Вот поучимся и пойдем.

И действительно, было чему поучиться. Ксандра вытащила всю посуду из тупы на волю, сначала терла ее мокрым песком, затем, сполоснув, терла каким-то белым порошком, который привезла из дома, дальше, снова сполоснув, намыливала, обмывала, намыливала вторично, а кое-что до трех раз, и обмывать окончательно, набело тащила в ручей. Потом сообразила, что из ручья берут воду на чай, на обед, и начала таскать все на озеро. Вымытое расставляла по валунам, чтобы прожарилось на солнце. Колян подтаскивал дрова, топил печь, грел воду, подавал Ксандре песок, мыло, тряпки — носился, как олень, осаждаемый комарами. На посуду ушло полдня.