Василий Еловских - На Сибирском тракте

Официантка, не сказав ни слова, принесла другую порцию нельмы, поставила на столик какао и чай.

«Какая сговорчивая», — подумал Ложкин, чувствуя, как в нем растет раздражение против соседа. Он допил стакан чая и начал отсчитывать деньги. Хлызов пил какао и холодно посматривал на него.

— Расплатимся? — спросила официантка. Она была чем-то обрадована и мило улыбалась, чуть-чуть оголяя белые зубы. Ее черные большие глаза ярко блестели под длинными ресницами. Девушка была хороша — хороша своей юностью, простотой и какой-то детской наивностью. Даже подчерненные брови не портили ее свежего лица. Почему-то думалось, что она подкрасила их так, ради минутной забавы. Она, кажется, не умела сердиться и была очень доверчива.

— Какая вы сейчас симпатичная! — сказал Хлызов. — Веселая, и ямочки на щеках. Ну что же, что же вы стесняетесь?

Он говорил медленно, манерно. И улыбался. Морщины, которые тянулись на его лице от носа к подбородку, приобрели форму дуг. Улыбка казалась искусственной, как у плохого актера.

Хлызов взял официантку за руку.

— С вас девяносто четыре копейки, — торопливо проговорила она.

«Он с ней так, а она улыбается», — удивился Ложкин.

Вставая, Хлызов сказал:

— Завтра вы нас должны накормить еще лучше. Поняли? Смотрите!

И он опять погрозил девушке пальцем.

В раздевалке Хлызов был хмур. На его лице снова появилось выражение недовольства. Он неторопливо надел пальто с воротником из серого каракуля, шапку из такого же меха, сунул под мышку щегольскую папку и пошел к выходу. Люди уступали ему дорогу.

Ложкин вышел вслед за управляющим. Хлызов повернул влево, а Ложкин вправо.

Пройдя шагов пять, Ложкин обернулся и сердито проговорил вдогонку Хлызову:

— А подь ты к черту!..

В колхоз Михаил Михайлович Караваев приехал уже вечером. Когда днем он смотрел в окно своего райкомовского кабинета, ему казалось, что на улице только слегка метет. Но где там слегка! Леденящий ветер неистовствовал. Он дул со всех сторон, даже снизу, из-под кошевки, кружил, свистел и выл, сек лицо колючими снежинками. Караваев с головой укутался в тулуп, но все равно за трехчасовую езду продрог и измаялся до невозможности, и когда вскочил с кошевки, то не чувствовал ног — они были как деревянные.

Отпустив кучера, он вбежал в большой, заново срубленный дом правления колхоза, еще не утративший острого запаха свежей сосны, сбросил валенки и, морщась от боли, сунул голые ноги в печь, где горели, потрескивая и шипя, березовые поленья.

Потом, отогревшись и закурив, он ходил по коридору, кабинетам, и думал, что многое здесь, в Сибири, выглядит необычно. Вот хотя бы и тут, в правлении: нет ни одного человека, а все открыто.

Вскоре пришла старушка истопница и сказала, что председатель колхоза ушел на ферму.

— Позвать? — спросила она.

— Не надо. Расскажите, как добраться туда.

В коровнике, освещенном тускловатой электрической лампочкой, стояли девушки и пожилой мужчина. «Председатель», — определил Караваев. Он был уверен, что это именно председатель, хотя и сам не знал почему. Караваев давно научился по каким-то неуловимым признакам безошибочно отделять руководителя-хозяйственника от других.

А председатель между тем выглядел весьма скромно: был он в стареньком порыжевшем полушубке, не побрит и какой-то весь помятый.

Девушка была совсем молода, с острым вздернутым носиком и бойкими глазками. Она глядела на Караваева с безобидной детской насмешливостью.

— Караваев. Секретарь райкома, — представился Михаил Михайлович, подавая руку мужчине и девушке. — Мы еще не знакомы с вами. Вы председатель?

Вдовин весь как-то вытянулся и ответил глуховатым простуженным голосом:

— Так точно. Председатель. Вдовин. Вдовин Андрей Порфирьич. А это наш зоотехник. Доронина Ирина Алексеевна.

Он кашлянул и добавил:

— В правление поедем, Михаил Михалыч?

Караваев усмехнулся:

— Дайте же оглядеться. И потом… Вы что, пешком по деревне не ходите?

— Я-то? Пешком, конечно. Ну, а начальство возить полагается. Деревня-то длинная: пока с одного конца до другого дойдешь, полчаса как не бывало.

— Ничего, начальству разминаться полезно.

Закуривая, секретарь райкома уловил пристальный взгляд Дорониной. Спросил:

— Что вы так смотрите?

Доронина приподняла голову, и лампочка осветила круглое розоватое лицо. «А глаза-то какие чистые, как у ребенка», — подумал Михаил Михайлович.

— Да удивляюсь я, товарищ Караваев, как вы решились ехать в такую ужасную погоду. Днем у нас один колхозник за дровами ездил, так, говорит, едва выбрался.

Девушка улыбалась и во все глаза смотрела на Караваева. Он тоже заулыбался, вспомнив, как мерз в лесу и чуть не заблудился с кучером, — на участке километров в пять совсем замело дорогу.

— Если бы я знал, какая в лесу пурга, я бы не поехал. А кучер райкомовский действительно самый настоящий смельчак. Отдыхает у кого-то из ваших.

— И вам бы передохнуть надо, поужинать, — проговорил Вдовин.

— Успею, — сухо отозвался секретарь райкома. Караваева начинало раздражать, что председатель колхоза только и думает о том, как бы его на лошадке подвезти, накормить и спать уложить. И что-то не нравилось Караваеву в самом голосе Вдовина. Точнее, в интонации. Можно было подумать, что председатель говорит с избалованным, неразумным дитятею, потакая ему.

— Расскажите-ка лучше, как у вас дела?

— Да по-разному, Михаил Михалыч, — замялся Вдовин. — Третьего дня вот выполнили годовой план по сдаче молока. По яйцу тоже, надо думать, нынче план дадим.

— Председатель райисполкома говорил, что яйценоскость в вашем колхозе возросла что-то такое… почти в полтора раза.

— На сорок восемь процентов.

— А со сдачей мяса неважно.

Вдовин тряхнул головой:

— Да, не ахти.

— А в чем дело?

— Видите ли, в прошлые-то годы мы сдавали на мясо и телочек.

— Приписывали бедным телкам статью «по хозяйственной непригодности», — усмехнулась Доронина.

— Подожди, Ирина, — поморщился Вдовин. — Нажимали на нас: «Душа из тебя вон, а мясо давай!» Что было делать? Недавно на собрании мы решили увеличить поголовье коров на тридцать процентов. Обязательство такое взяли на следующий год.

Доронина попыталась что-то сказать, но Вдовин остановил ее:

— Подожди, Ирина. Сдавать на мясо коров и телок, которые годны к воспроизводству, мы, это самое, больше не будем. А то нам никогда не увеличить поголовье. Ну, и яловость у нас была довольно-таки большая. Падеж молодняка. И с кормами тоже не больно-то. Все это ликвидируем. В правлении покажу вам наши расчеты.

Сейчас Вдовин говорил тихо, медленно и бесстрастно. У Караваева с первых минут появилось настороженное к нему отношение. Он слушал председателя и думал: «Мысли верные. А все же в нем что-то не то».