Виллем Гросс - Продается недостроенный индивидуальный дом...

Потом заговорили о школе, и каждый рассказывал свое. А когда мать ходила за чем-либо в кладовку, целовались и шептали друг другу бесхитростные слова о том огромном чувстве, которое никто до них не испытывал. Ни у одной девушки не было такой нежной кожи, такого овального лица, такого тонкого носа, такого алого рта, таких бездонно синих глаз и таких светлых, мягких волос. И нет на свете другого юноши, у которого были бы такие зубы, такая улыбка, придававшая лицу чуть насмешливое выражение даже тогда, когда темно-синие глаза смотрели с мольбой. Нет другого такого, мужественного, нежного.

О девочки! Если бы вы только могли догадываться! Что сейчас для Урве ваше мнение! Она даже не рассмеялась бы вам в лицо, она посочувствовала бы вам.

— Как быстро летит время, — тихо прошептала она.

— Просто невероятно, как оно мчится, — согласился юноша.

Порой казалось, что никогда и не наступит этот долгожданный февральский день. Но он все-таки наступил. Утро превратилось в день, уроки кончились, нанизались одна на другую минуты тревожного ожидания. Наконец в сумерках за знакомыми улицами, над крышами домов раздался гудок самого прекрасного в мире поезда. Урве хорошо знала этот поезд. Ну вот. Еще четыре минуты. В прошлый раз Рейн дошел от станции за четыре минуты.

Прошло десять минут. Пятнадцать. Двадцать.

Звонок. Нет, это не Рейн. Это Лийви. О, ты пришла с подарками. Но не требуй от своей младшей сестры, чтобы она улыбалась. И ничего не спрашивай.

Тридцать минут. Сорок.

Но ведь в последнем письме было написано: «Приеду обязательно. Все подготовлено, даже на тот случай, если вдруг произойдет что-то неожиданное. Я давно не был в городе и имею право на увольнительную».

Он прав. Он действительно давно не был в городе. Последний раз он приезжал в конце декабря. А сегодня 2 февраля.

Час, мучительный час был на исходе.

Опоздал на поезд? Может, снова приедет с попутной машиной?

Полтора часа!

Самое ужасное, что из-за матери и сестры надо было притворяться веселою и быть приветливой — ведь вокруг кренделя празднично сияют семнадцать свечей.

Лийви спешила. У Мартина было профсоюзное собрание, никто не знал заранее, когда оно кончится, а Лийви боялась ходить по вечерам одна. Говорят, на Ласнамяэ, недалеко от их дома, напали на какую-то женщину и вырвали у нее сумку. Лийви надо было торопиться. С Рейном она познакомится как-нибудь в другой раз.

Как-нибудь в другой раз... Нет, вероятно, другого раза не будет. Человек, который дает такие обещания и не выполняет их, такой человек...

Но что могло произойти? Несчастье? Нет, лучше не думать об этом. И почему именно сегодня он не приехал!

Утром первой ее поздравила Юта. Урве с излишней поспешностью сообщила ей: никакого рождения она справлять не будет, в ссоре с матерью. Наврала. Юта немного обиделась. Не из-за того, что ей сказали неправду, она же не могла знать этого, просто ее обидел тон, в котором ясно ощущалась нотка — не приходи! А ведь дни рождения они всегда проводили вместе. Юта знала, что Урве не могла покупать дорогие подарки, и поэтому сама никогда не дарила подруге дорогих вещей. Так у каждой набралось по стопке книжек с надписями: «На память от Ютс», «На память от Урри». Юта не жаловалась, когда они с матерью жили одни — отец был на фронте и им приходилось туго. Она не стала заносчивой, когда отец вернулся и был назначен на ответственную должность. Вот какой чудесной девчонкой была Юта, и от нее-то приходилось скрывать Рейна. Словно какой-то клин вошел в их такую крепкую до сих пор дружбу.

Лийви ушла. Мать сразу же после ухода Лийви не без ехидства заметила:

— Твой-то так и не пришел.

Глотая слезы, Урве не переставала прислушиваться к быстрым шагам на улице. Внезапный стук хлопнувшей парадной заставил ее вздрогнуть. В десять часов вечера тишину их квартиры нарушил звонок. Урве не сомневалась, что в следующее мгновение увидит в дверях умоляющее о прощении лицо Рейна... Она быстро вытерла глаза и побежала открывать. На пороге стоял Мартин, человек, которого она ненавидела больше всего на свете. Мартин подумал, что еще застанет здесь свою жену. Но поскольку Лийви уже ушла, он просит разрешения поздравить юную свояченицу, не снимая пальто. Почувствовав, что от него несет пивом, Урве с отвращением подумала: «Поздравляй как хочешь, в пальто или без пальто, главное, чтобы ты поскорее убрался».

Потом звонок больше не звонил. Торопливый стук шагов на улице слышался все реже и реже. Еще несколько раз хлопнула парадная дверь. В дом вошла ночь, ничего не сулящая, пустая ночь.

Мать долго сидела в жарко натопленной чистой кухне, читая пожелтевшие, истрепанные страницы «Дочери пастора». Кончив, она тихонько вошла в комнату и сказала:

— Поздно-то как. Теперь уж он едва ли придет.

Дочь смотрела на сонное, увядшее лицо матери. Неужели она ждала и потому так долго не ложилась? Давно Урве не плакала на груди у матери. В такие минуты матери щедры на утешения. Ведь ничего, ничего непоправимого не произошло, вся жизнь еще впереди. Избитые слова, напрасные утешения. Прошла жизнь или она еще только впереди — какая разница? Так можно утешать кого угодно, только не Урве, пожертвовавшую ради любви своим лучшим другом.

Ведь именно Юта внушила ей мысль вступить в комсомол. Конечно, Рейн тоже сыграл какую-то роль. Теперь некоторые ученики считали соседок по парте карьеристками и флюгерами. Это еще больше связывало Юту и Урве: «Что вы вообще знаете о ветрах и карьере, о жизни и принципах!» — усмехались они. Ни Урве, ни Юта еще не знали правописания жизни, но они уже владели ее языком.

Невозможно жить, когда лучший друг не знает самой сокровенной твоей тайны. Что, если во всем признаться Юте? Сказать: да, все так. Юта может не понять ее — и конец дружбе. А если сказать: так было? В таком случае надо навсегда вырвать из сердца Рейна. Навсегда!

Почему Рейн обманул? Летом выполнял какое-то «особое задание». Кто знает, где он на самом деле проводил время? Просто странно. В последний раз, когда он приезжал, совершенно случайно зашел разговор о ножике, который она подарила ему тогда в саду. Он смущенно пробормотал, что нож остался дома, как будто его просили показать. Честный ли он человек? История с ножиком и потом это таинственное задание летом, а теперь еще этот обман...

— Ведет ли себя так честный человек? — спросила она в воскресенье вечером Юту, вся пылая и комкая в руках закладку.

Юта сидела в большом кожаном кресле, поджав под себя ноги. Трудно было сказать, какое впечатление произвела на нее исповедь Урве, — темная прядь волос закрывала ее лицо.

— Знаешь, — сказала она и, тряхнув волосами, вскинула голову, — я наговорила тебе всякой ерунды про Вальве Пяхн. Будто ее и тебя можно сравнивать! В конце концов, любовь, настоящая любовь, не спрашивает, солдат или...