Иван Мележ - Метели, декабрь

Сел на клеть. Тихо было. Сидел, отдыхал. Почувствовал вдруг, как устал, будто всю ночь и все утро махал цепом. Хорошо, что никого нет. Посидеть можно, не слыша ничего.

Потом уже стали грызть мысли. Правду сказала: нет выхода. Съехать разве, дак куда ж денешься, коли света дальше Куреней не видал. И что за жизнь ему на чужбине. Да и малый, матка, дед как? Не бросать же их! Он же основа всему, и ему ответ держать за всех.

Василь, когда раскулачивали, не ходил никуда, но наблюдал за всем, что происходило. Видел, как проехал Глушак и Евхим, как повезли.

Потом мать привела Маню, которая билась в слезах. Опустил топор. Замычал с отчаяния. Увидел корову…

Выскочил. Дикий взгляд. Жена в ужасе назад. Спохватился, но вспомнил — снова в лице дикий гнев.

Выбежал к амбару. Намотал в кармане кресало. Высек огонь, в солому.

Жена заголосила. Стоял, смотрел, как берется огонь. На дворе судачит народ, боятся заходить. Поднял топор, к гумну.

Боятся подступиться. С колом Хоня. Зашел сзади, стукнул. Прокоп — объехал.

Связали, лежал молча, дико шнырял глазами. Около амбара засуетились с ведрами. Дым крутил. Хватились вовремя — потушили. Ветра не было, один амбар сгорел.

Когда раскулачили Н[ибыто-Игната]— семеро малых, голых — не во что одеться, чтоб везти в ссылку. Дырявые свитки не на всех: соседи от жалости стали собирать, что можно, чтоб одеть в дорогу. Кое-как и одели всех. И с плачем, с рыданиями провели. Голосьба на всю улицу. А они, малые, укутанные, только испуганно выглядывают.

Этим жили и другие в хате. Мать, что исчезла на какое-то время, вернулась с новостью.

— Говорят, шчэ будут брать. И первыми нас вписали… Как Прокоповых свояков. И шчэ за то, что с Игнатом дружил.

Людей на Прокоповском дворе (старого уже не было: сидел, в Юровичах)… Жена, трое детей. Среди них стояла, всхлипывала Маня. Василева мать взялась за нее, уговаривала: «все равно не поможешь», пробовала увести. Был дед Денис — глядел молча. Володька наблюдал жалостливо и с интересом.

Дать надо.

Назначили раскулачивать. Дошло.

Когда уполн[омоченный] пригрозил, молчал, молчал. Пошел грозно на уполн[омоченного]. Еще немного, сломал бы. Молча подвинулся к дому. Молча — с топором — на двор. Под поветью — сани. Стал бить, ломать. Телеги, козлы для дров. Жена голосить. В хлев. (Замахнулся топором на коня. Рука онемела: глаза коня перед собою.)

Когда Глушака везут селом — мать Миканора в голос.

— Халимонко, Халимонко! Куды ж ето тябе!

— Спроси сына своего, Адарья! — задрожали губы, злость с обидой.

— Ой, не надо! Не надо! Ой, нашто ж ето!.. Не сердись, Халимонко! Не хотели мы!

— Хто не хотел, а хто — хотел!.. — Он преодолел злость и обиду, сказал великодушно. — Оставайся счастливая, Адарья! Не поминай лихом.

— Ой не! Тольки — доброе буду! Молиться буду, Халимонко! Чтоб добро було и там.

— Бог не покинет, можа!

Старый Даметик едва оттянул ее.

…Вдруг запричитала Глушачиха. Кинулась к дому. Упала на землю.

— А божачко, а божачко! Да как жа ето идти да из своей хаты? Да куды ж ето, в такой холод. Да в такие годы!..

— Тетко, садись! — Миканор дал приказание ехать. — Нечего тут спектакль устраивать!

Глушак взял старую под руку, довел до саней, посадил. Поклонился, сел сам…

Он при дороге был. Выглядывал, как будут везти. (Встретил. Прощание с матерью. Слезы. Отец прослезился — не поминай лихом). А может — не посмел подойти. Побоялся. Мать отговаривала перед тем.

Самая большая толпа собралась у хаты Нибыто-Игната. Содрогнулись, когда Игнат вывел детей: девятерых, мал мала меньше. Кто во что одетый: в опорках, в лаптях, в кожухах, в свитках. Гайлис тут наблюдал, распоряжался. Игнату (о детях) — Почему не одел получше?

— А вы б выделили, товарищ, из раскулаченных запасов!

Худой, строгий распорядился, где кому сесть. Хадоська, заплаканная, заботливо усаживала, просматривала, куда что положили. Хадоська загоревала. Игнат оглянулся:

— Не плачь! Москва слезам не верит!..

Когда приказали ехать, оглядел всех:

— Спасибо нашему председателю и советской власти за то, что так заботятся о трудовых людях!..

— Вы не разводите агитацию! — сказал Гайлис.

Хадоська бежит за возом, на котором везут отца, причитает. «И я! Няхай и меня!» Хоня останавливает, вырывается.

Маня всхлипывает: отца ее повезли в тюрьму. Мать одна да братья на возу.

По Глушаку никто не плачет. «Бывайте, люди добрые!..»

Дать жизнь Степана. Образ. К нему в Водовичи приезжает мать — сокрушается. Евхим заехал однажды. Приглядывается. Встретил Степан недобро: и так косо поглядывают.

Когда стали раскулачивать, идет в Курени. Хочет спасти мать. Жалеет ее очень. Говорит с нею. Она плачет, отказывается. Куды ж его одного. Вместе вековали, вместе и пропадать будем.

Сестра прибегает к нему. Или дочка ее — по ее просьбе. Отпустили сбегать. Попрощаться.

Прощается. Он — чтоб осталась с ним. «Куда ж он один». Он: «И я с тобою». Она просит: чтоб и не думал.

Однако он выходит. Ждет.

После бюро, когда Гайл[иса] исключили и Апейке «дали», Криворотый добивается: раскулачить Ганну.

Приходит.

— Собирайся.

— Куда ето?

— За мужиком своим.

— Ты что, гад, смеешься?

— Милиция придет. Уговаривать не будем.

Вышел. Параска успокаивает.

Собирается в Юровичи. Сразу к Башлыкову. Напала на него.

— В Мозырь поеду!

Тот колеблется минуту. Потом:

— Самоуправствовать не дадим никому.

Василь идет к Миканору.

— Поздно. — Миканор не принимает.

…Снова вспоминает Ганну. Правду сказала. Надо было идти. Не было б этого.

Надо было. Кто знал. Надеялся на лучшее. Лучшего ждал. Дождался. Дурак — на лучшее надеялся.

А может, теперь не поздно. Как бы повидаться? Поговорить.

Дошло: ездит к ней из райкома. Слухи какие-то. Может, сплетни. Сплетни, конечно.

Идет в Глинищи.

Встреча. Она холодная.

— Нет, Василь.

— Почему?!

— Есть причина. Дитя у меня. Евхимово.

Помолчал. И тут Евхим. Век будет.

— Доглядим как-нибудь.

— Нет.

— Сама ж говорила.

— Говорила. Было время.

— Дак теперь что?

— Слышал же.

— Дак я ж сказал.

— Не одно ето…

— А что?

— Перегорело.

Не сразу.

— А, ну тогда… конечно…

Шел и думал. Тот городской все. Отбил. Понятно. Где ему с тем тягаться!

И так жаль. Так обидно стало, что потерял. Что все так нескладно вышло.

Доля насмехалась над ним.

Снова ожидание. Ожидание беды. Без надежд на просвет. Ненависть и страх.

Немило все. Зачем и жить.

Василь оставляет село. Идет на лесозаготовки. Чувство облегчения. (Не так гнетет.)

Много таких.