Василе Василаке - Алба, отчинка моя…

…Правление колхоза, куда направился Ангел, тоже помещалось в крестьянском доме с сенями, с крыльцом, но без завалинки. Люди приходили сюда по делу, но и без дела заходили. Из-за этого часто по вечерам ссорились хозяин с хозяйкой, да так, что слышно было даже на дороге.

— Ну, а теперь куда? Опять в буфет? Или к любви своей первой? Опять до полуночи? — сердилась жена.

А он:

— Тихо, жена… Люди ведь слышат. Какой тебе буфет померещился? Какая любовь? Пойду посмотрю, что там слышно в правлении.

А она тогда мягко:

— Ну-ка сядь, хочу сказать тебе что-то.

И клала голову его себе на колени, будто он маленький, и рассказывала длинную сказку без начала, без конца, которую нам все же с какого-то места, да надо начать.

— …И тогда человек пошел к всевышнему и сказал:

«Боже, я все понимаю и во всем разбираюсь. Одно мне только непонятно: если ты создал меня для жизни, почему посылаешь мне смерть?»

Услышав это, Бог нахмурился и спросил:

«Кто ты такой?»

«Человек».

«И что ты хочешь от меня?»

«Хочу знать, зачем я умираю».

«Спроси у своих детей».

«А если я не знаю, откуда моим детям знать?»

«Так пусть они узнают у своих детей».

«А где дети моих детей отыщут ответ?»

«А на что я дал тебе жен…»

Слышь, муженек? — и взглянула женщина на мужа, а он уже и заснул. А когда открыл глаза, чтобы спросить: чем же кончилась эта сказка? — глянь, а на улице уже белый свет. И наваливались на него другие дела и заботы, так что откладывал он сказку опять до вечера.

Вот так в конце концов женщины брали верх, и теперь все мужья, умники, сидели дома. Пришло время, и сами женщины посылали их туда-сюда, они же, отученные, даже с места не двигались.

Она:

— Сидишь пнем у печки, провонял мне всю душу! Цигарка за цигаркой… Нет чтобы пойти да посмотреть, как там мамина коза! Или ждешь, чтоб я пошла? Смотри, пойду я, тогда уж покажу этим Ангелам да Архангелам! Утром послал ребенка со скотиной вместо того, чтоб самому поговорить с пастухом, вот он и видит, какие вы дураки, ты да Серафим…

Он (затягиваясь цигаркой):

— Угу. Хм, ничего… — И прикуривал от той цигарки другую. — Да помолчи ты, дурная, а то я сейчас думал, а ты помешала…

…Так что и в этот вечер опять довольно много мужчин было в правлении.

— Привет, Серафим, — поздоровались они. — Ты по какому случаю?

— Да так, всякое…

И он смутился и забыл, что у него шапка в руках, и, когда вошел в кабинет председателя, забыл ее повесить. А тот, занятый своими делами, счетами-расчетами, даже не замечал, кто заходит, кто выходит, ибо должно было быть собрание и комната была полна дыма и людей.

— Где тебя черт носит? — удивился Настас-бригадир, первый увидев Серафима. — Посылал одного за тобой — пришел без тебя. Послал двоих — те ни с тобой, ни без тебя. Пошел сам и встретил твою жену. — И вдруг, понизив голос, зашептал ему на ухо: — Скажи правду: правда, что разводишься? Они не знают, а то начнут теребить, — и бригадир покосился на тех, за столом.

Справа от председателя сидел милиционер, слева — два лесника, важные, как индюки, ибо пришли сюда в интересах службы.

— Вот и Серафим, Михаил Иванович! — крикнул радостно Ангел.

Посмотрел председатель на Серафима и говорит:

— Ну, рассказывай, товарищ, что случилось, что там с вами?

— А я знаю?.. — искренне удивился тот. — Узнаю, если вы мне скажете, — и пожал плечами. — Вот, бадя Настас вам сказал… — И вдруг Настасу: — А что она вам сказала? Что я ей сделал плохого? Что я ей сказал? Я даже дома еще не был… — И вдруг поднял глаза к потолку — Мама, мама! Теперь ты видишь, что со мной?!

Долго-долго смотрели собравшиеся на него: «Говорит вроде хорошо, да о чем?» А тут Ангел прикурил от своей зажигалки, и из нее раздалось: «Пусть всегда будет мама!», и это отвлекло всех, и они так и не поняли, что происходит, и тогда председатель прервал тишину:

— Ну так что?

Молчит Серафим, а один лесник говорит поспешно:

— Давайте подпишем акт, и конец. — И вздохнул: — Уже полночь, а лес у меня один-одинешенек.

Поворачивается председатель к леснику:

— Если я подпишу, он должен платить… — И снова к Серафиму: — Брат ты мой, скажи мне, как же это случилось? Мы дом тебе дали, мы тебя в село перевели, думали, ты будешь примерным колхозником…

— Могу добавить, — вмешивается в разговор бригадир. — Это точно, Михаил Иванович, с тех пор, как он женился — нет Серафима-парня! Эх, знали бы вы, какой работяга был, горячий — чисто спичка!

Качает головой Поноарэ: «Что правда, то не кривда, и я вижу, и я чувствую, а думаете, понимаю?»

Видит все это милиционер и давай быстро записывать в протокол:

— Скажите-ка, товарищ, это вы ходили сегодня со стадом?

Кивает головой Серафим: да.

— И это вы повели скотину по большому оврагу?

Кивает Серафим: так это.

— И вы разбили там кирпичи?

— Ага, — кивает Серафим. — Только не я, как вы говорите: «Вы», «вы», а скотина…

— А у вас глаза есть? — возмущается милиционер.

— М-да… — привычно говорит Серафим.

Теперь и председателю надоели все эти разговоры с Серафимом. Говорит он:

— Ну?

И Серафим со своей стороны:

— Что?

— Дорогой мой, ну скажите: разве это красиво? Смотрите, сколько всего наворотили…

Как проняли эти мягкие слова Серафима! Чуть ли не всхлипывает:

— Если нет у меня счастья, то и нет его… Михаил Иванович! Думал я, добро делаю — с добром встречусь. Думал — сколько солнца, столько тени, столько зелени — все лес!.. Грешно ведь… А у меня во дворе что? Ничего!

Тут уж никто не понял, чего хочет этот Серафим… «Лес, солнце, тень, зелень…»

— А еда у вас есть, жить есть на что, одеться есть во что?

Слова эти совсем огорчили Серафима:

— Да речь не об этом… Потому что есть у нас язык, и мы говорим, пишем, бьем себя кулаком в грудь… А я теперь думаю, эх! — И он махнул рукой и вдруг просветлел — Понял я… Ох! Теперь я вижу, что маму свою подвел, и жену обманул, и Аписа… И деда Захария обидел, и вас, и Фарфурела… Эх, что мне еще сказать? — И опустил глаза. — Вижу теперь: все за меня и все мне хотят добра… — И по-человечески всем поклонился: — Прошу, простите меня!.. Эх, до чего хорошо сказал этот Штраус, мэй, мэй!..

— Кто, кто? — интересуется Ангел.

Молчит Серафим, а милиционер объясняет:

— Да тот, с кирпичами… — И Серафиму: — Вот так-то, товарищ, понимать надо…

— А я что сказал? — радуется Серафим. — Если я добр, то, конечно, добр. Не видите?

— Вы свободны, — разрешает ему председатель.

Открывает Серафим дверь, выходит. Собрание вот-вот начнется — глядь, а он, Серафим, и не вышел. То ли не выходил, то ли вернулся. Только не говорит, а мается.

— Что с вами? — спрашивает его председатель. — Пожалуйста, я вас слушаю…