Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)

— Это ж надо! — возмутилась Люся. — И пионер туда же! Да вы что, сговорились?

— А что, он правильно говорит, — обрадовался Прибытков, — корова, куры, поросенок — это тебе не баран начихал!

— Да подумайте вы оба своими… крепкими головами, в качестве кого я приеду в его деревню? В качестве пе-пе-же?

— Во-первых, это никого не касается! — грозно начал Прибытков, но тут же сник. — В отпуск приеду, оформим официально, а пока, сама понимаешь, здесь ЗАГСов нет…

— П-п-поздравляю, ч-ч-черти п-п-олосатые! — сказал, входя в столовую, капитан Журов. — Д-д-дождались-таки светлого п-п-раздничка!

— Прошу не подначивать, товарищ капитан! — не понял Прибытков и хотел надеть шлем с мегафоном, но вовремя вспомнил, что война кончилась.

Журов удивленно таращил глаза.

— Т-т-ты ч-ч-чего это, Ваня?

В столовую, прихрамывая, спустился Батя. Глаза его, как у Квятко, были влажны от слез.

— С победой, товарищи! С великой радостью, дорогие мои! Поздравляю от всей души весь личный состав.

— Ур-р-ра! — закричал капитан Журов, поднял ракетницу, посмотрел, куда бы пальнуть, и пальнул в отворенную дверь. В тот же миг по ступенькам загрохотал какой-то ящик, брызнули во все стороны осколки трофейного хрусталя и ногами вперед в столовую скатился старшина Брыгин.

— Опять ты, Куделькин, хулиганишь? Мало тебе, сукину сыну…

— Эт-т-то я, В-василий Лукич, — смущаясь и краснея, проговорил Журов, — извини, п-п-пожалуйста…

— Какой разговор, товарищ капитан! — радостно воскликнул Брыгин, поднимаясь и отряхивая новые диагоналевые брюки. — Валяйте еще!

— Что это у тебя, старшина? — строго спросил Батя, палкой указывая на разбитый ящик.

— Хрусталь, товарищ полковник. Двести пятьдесят приборов для свадьбы со склада выписал.

— Для какой свадьбы?

— Не могу знать. Дежурный по части майор Болотников приказали. Да вот, спросите у него.

— Согласно телефонограмме из штаба корпуса, — пояснил Болотников, — подписано самим начштаба. Вот.

Командир взял в руки телефонограмму, прочел вслух:

— «Напоминаю: бракосочетание произвести сегодня, соблюдая все необходимые формальности, обусловленные соответствующими законами СССР. Об исполнении доложить не позднее 24-ноль-ноль сего числа. Неведомский».

Батя перевернул помятый листок.

— А кого женить?

В столовую между тем собирались люди на митинг, посвященный окончанию войны, победы над фашизмом и подписанию Германией капитуляции. Пришел пахнущий одеколоном майор Прокопенко, Силин с Ириной, техники во главе с Костей Бычковым, вообще — весь свободный от дежурства личный состав полка. Стояли, тесно сгрудившись вокруг Бати, жарко дышали в затылок друг другу радостным дыханием.

— Что ж получается, елки-моталки? — обратился ко всем Батя. — Выходит, через мою голову да прямо в штаб корпуса за разрешением на женитьбу? Это кто же из вас додумался?

Все посмотрели друг на друга, а старшина Брыгин сделал даже шаг назад.

— Может, запросим штаб корпуса? — посоветовал Прокопенко. — Так сказать, на предмет разъяснения.

— Неудобно как-то, — сказал полковник, перекладывая палку из левой руки в правую, — скажут, с таким пустяком не могли сами разобраться.

— Ничего себе, пустяк! — заметил Брыгин. — Женят, не разобравшись, а потом всю жизнь майся…

— Тогда предлагаю сразу после митинга обратиться ко всему личному составу и прямо спросить, кто писал в штаб по этому вопросу, — настаивал Прокопенко, — и, если кто признается, женим, но сначала…

— Цирк получится, — сказал Батя, — а из нас с тобой клоунов сделают. Знаешь ведь, какой тут народ языкастый. Вот узнать бы, которая! — Батя мечтательно, с высоты третьей ступеньки лестницы высматривал в толпе летчиков женские головки с выбивающимися из-под пилоток кудрями.

— Эврика! — воскликнул Вартан Шахназаров и вскочил на ступеньку рядом с Батей.

— Из немок, что ли? — нахмурился Прокопенко. — Видали, товарищ полковник? Я вас предупреждал: нельзя брать прачек из местных…

— Эврика! — повторил Вартан. — Друзья, мы женим очень хорошего человека на очень хорошей девушке. Я правильно говорю? А если окажется, что он не тот, кого имели в виду там, — он указал пальцем на сводчатый потолок подвала, — вина не наша. В другой раз пускай называют фамилию.

— У нас в полку все хорошие люди, — рассуждал полковник, — двое из них, как мне доложили, любят по-настоящему. Один из них гвардии старший лейтенант Силин, другой — лейтенант Прибытков. Девицы у них тоже самостоятельные. Одна гвардии сержант Белова, другая…

— Другая — я, — заторопилась Люся.

— Правильно, — согласился полковник, — другая — гвардии ефрейтор Катушкина. Только женить сразу две пары я не могу. В телефонограмме точно указано: «Произвести бракосочетание, а не бракосочетания». Мы с вами — люди военные.

— Женить надо лейтенанта Прибыткова, — твердо сказал майор Прокопенко, — а Силину обождать. Я так думаю: летчик он неплохой, но для личной жизни ему не хватает рассудительности.

— Я один жениться не согласен! — закричал Прибытков. — Это что же получается! Четыре года у нас с Пашкой все пополам, а тут — войне конец и — на тебе!

— Э! — снова поднял руку Вартан Шахназаров. — Что тут думать, товарищ полковник! Жени сразу обоих, и пусть их дети будут твоими крестниками, а их внуки сто лет подряд в этот светлый день поднимают бокалы за здоровье твоих правнуков! Я правильно говорю, гвардейцы?

Вартана, а за ним и самого Батю под крики «ура!» на руках пронесли через всю столовую.

— Ну, елки-моталки, — проговорил комполка, глядя вновь повлажневшими глазами на своих подчиненных, — была не была! После митинга собирайте стол. Только чтоб невесты были в полной форме и при всех знаках отличия! Мы с вами — люди военные.

Это была очень шумная свадьба. Гости — весь наш гвардейский истребительный полк — после каждого тоста вскакивали и палили в небо из ракетниц, а у кого их не было — из автоматов и другого стрелкового оружия, присланный на митинг и случайно задержавшийся у нас дивизионный духовой оркестр играл революционные марши, шесть или семь трофейных аккордеонов старались его переорать, две радиолы им помогали, а сидящие за столами подпевали каждый тому инструменту, который ему больше нравился.

Я сидел по правую руку жениха Силина и смотрел, как беззвучно открывает и закрывает рот майор Прокопенко, произнося речь, как неслышно стучит гаечным ключом в церковный колокол капитан Журов, прося тишины, как что-то кричит в самое ухо своему возлюбленному ефрейтор Катушкина, и как тот, догадавшись в чем дело, целует ее в улыбающиеся губы.

Вот, собственно, и вся история. Остается добавить, что супруги Силины, демобилизовавшись, живут дружно. Пятьдесят минут каждого часа ссорятся теперь их дети. Павел иногда летает в Трускавец и обратно. Печень лечит. И что характерно, елки-моталки, как любит говорить их сосед — тоже пенсионер — полковник в отставке Иван Степанович Завьялов, где бы он, Силин, ни оказался 2 мая, непременно позвонит жене в Москву и крикнет в телефонную трубку: