Михаил Алексеев - Наследники

В приведенных в повести «Двух письмах» есть такие строчки:

«И вот по-человечески очень хочется знать о вашей судьбе, Валя и Галя! Мы верим, что она прекрасна, так же прекрасна, как была прекрасна жизнь, очень, к сожалению, короткая жизнь вашего мужа и отца.

Где вы теперь, Валентина и Галочка?..»

Прошло совсем немного времени, и почта доставила мне маленький листочек, заполненный четким девичьим почерком. Привожу это письмо полностью в уверенности, что оно принесет немалую радость читателям, точно так же, как оно принесло ее мне:

«Я прочитала письмо моего отца, Петра Антоновича Королева. Большое спасибо Вам за теплые слова. Вы обещали выслать нам эти письма, и я буду очень Вам благодарна, если Вы сможете сообщить мне хоть что-нибудь о папе. Когда он погиб, мне было 6 лет. Знаю его по фотографиям и маминым рассказам. Я горжусь своим папой и утешаю себя мыслью, что он погиб не напрасно — он завоевал мне счастливую жизнь. Я учусь в Казахском государственном университете, на IV курсе физико-математического факультета. Только через год я смогу (как Вы предполагали) управлять умной вычислительной машиной, а на целину мы ездим каждый год на 2–3 месяца (в этом Вы правы).

Еще раз очень прошу Вас ответить мне.

Королева Галина.

21/IV 1959 г.».

Стоит ли что-либо добавлять к этому письму? Полагаю, что не стоит. Оно само может очень многое сказать и друзьям и недругам нашим…

А на днях мне передали письмо Аты Ниязова. Он пишет:

«Сейчас я работаю по воспитанию молодых строителей — заместителем начальника строительно-монтажного управления треста «Чарджоуоблстрой», возводим жилые дома для трудящихся, боремся за досрочное выполнение плана первого года семилетки».

Итак, славный наш Ата опять на переднем крае. Впрочем, в этом-то я не сомневался. Разве могло быть иначе!

На всякий случай сообщаю и его адрес:

Туркменская ССР, г. Чарджоу, СМУ № 3 треста «Чарджоуоблстрой». Ниязову А. Н.

…Вернемся, однако ж, к нашей встрече с Денисовым и Кузесом. Припомнили мы тогда всех: и Шуренкова, имя которого однажды промелькнуло в какой-то газете, и наборщиков Макогона и Михайлова, и, разумеется, шофера Лаврентия Еремина, и печатника Ивана Обухова — всех, всех. О многом и многих было говорено в ту памятную встречу.

Расстались на рассвете.

Хочется сказать всем им: доброго вам пути, хорошие люди!

1960 г.

У всякого уважающего себя и свое ремесло журналиста всегда при себе должен быть блокнот. Иные именуют эту измочаленную до полусмерти книжицу громко: «Моя творческая лаборатория». Первую половину войны я не был журналистом и потому не нуждался в такой «лаборатории». Необходимость в ней появилась лишь в июле сорок третьего года, когда совершенно неожиданно из артиллерийской батареи меня направили в дивизионку — крошечную газетку с воинственно-внушительным названием «Советский богатырь».

В ту пору я был моложе ровно на двадцать лет. Об этом думается с вполне понятной грустинкой, но что поделаешь!

В данном случае имеется в виду совсем иное: очевидно, у двадцатитрехлетнего человека — одно восприятие событий, а у сорокатрехлетнего — совершенно другое. К тому ж тогда ты видел только то, что видел, и видел все так, как было. Теперь же приходится вспоминать. А память, как известно, особа хоть и цепкая, все же не настолько надежная, чтоб мы могли довериться ей вполне.

Вот почему, принимаясь за эту книжку, я несколько дней затратил на то, чтобы разыскать блокнот, сослуживший мне добрую службу в работе над романом «Солдаты».

Одно время мне даже казалось, что блокнот погиб. Я совсем уже было уверился в печальном обстоятельстве и начал будоражить память, чтобы она перенесла меня на двадцать лет назад, и в этот-то момент блокнот, будто сжалившись над хозяином, как бы сам собой, вынырнул откуда-то из груды старых, пожелтевших бумаг и лег предо мною во всем своем великолепии.

О, это воистину необыкновенная книжка! О ней я мог бы рассказать целую историю и убежден, что история эта не показалась бы скучной. Впрочем, так оно, пожалуй, и будет, потому что предлагаемые вниманию читателей документальные новеллы есть не что иное, как частично расшифрованная биография моего блокнота.

Для начала опишу его внешность — недаром же вырвалось у меня слово «великолепный». Толстый, защитного цвета ледериновый переплет, и на нем шрифтом, по-военному строгим и бескомпромиссным, начертаны слова, по которым никак уж нельзя было догадаться о том, что блокнот принадлежит журналисту. Вот они, эти слова:

«ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ШТАБ РКК.

ВРЕМЕННОЕ

НАСТАВЛЕНИЕ

ПО ПОЛЕВОЙ СЛУЖБЕ

ВОЙСКОВЫХ ШТАБОВ»

В самом низу:

«Фрунзе. Киргизгосиздат. 1941»

Вот в какой надежный панцирь было заключено мое сокровище. Оно напоминало хлопчатобумажную обмундировку, хотя и бывшую в изрядном употреблении, но хорошо сохранившуюся и приберегаемую впрок рачительным старшиной. Само наставление, разумеется, было выдрано, и на его место вшито триста чистых листков газетной бумаги. С этого-то блокнота, собственно, и началась моя профессиональная журналистская деятельность.

Записи в блокноте, естественно, короткие. Немногое могли бы рассказать они стороннему человеку, которому вздумалось бы полистать блокнот. Но для автора — очень многое. Ведь эти торопливо, впопыхах брошенные два-три слова и есть тот самый толчок, который заставляет бешено работать память и воскрешать тот или иной эпизод в полном его и неповторимом объеме.

Посмотрим же, как преображались эти записи, когда на помощь их автору спешила память. Будут они приводиться далеко не все, но для удобства возьмем их так, как если бы шли они одна за другой.

Итак…

«День 5-го июля — на батарее Савченко. Остался один командир и несколько бойцов… Политотдел. Саша Крупецков и Валя Тихвинский.

Пометки на комсомольских билетах. Тяжело. Ночь. Гудит и трещит, будто рядом.

В ночь с 5-го на 6 июля 1943 г.»

Четвертого июля в политотделе дивизии было совещание. Полковник Денисов вел себя вроде бы обычно: слегка журил, менее чем слегка похваливал немногих счастливцев. «Нагоняя» было явно больше — это «для порядку», как любил говаривать начподив. Особенно доставалось инструктору-информатору капитану Новикову. А мы-то знали, что Денисов его любил. Не обошел он и нас своей «милостью». Дивизионку — не помню, за какую уж там промашку, — обозвал обидными словами «Агентство ГАВАС», намекая, видимо, на то, что где-то и в чем-то мы чуток соврали, — бывало и такое, если учесть, в каких условиях приходилось фронтовому журналисту собирать материал. Под конец совещания приказал всем работникам политотдела отправиться в полки и подразделения. Не уточнил — для чего, но все поняли: назавтра ожидается что-то очень важное. Голос Денисова стал строже, фразы короче. Для нас это был многозначительный знак. Гораздо позже нам стало известно, что уже второго июля из Ставки Верховного Главнокомандования пришла телеграмма, в которой наши войска предупреждались о том, что ожидается немецкое наступление между третьим и шестым июля.