Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

— Да, — сказал Андрей Семеныч, — только ведь признает ли профсоюз?

— Докажем! Но я не только об этом.

— А-а! Конечно, очень нехорошо получилось, — подтвердил главный бухгалтер. — А вообще могло бы и хуже быть. Не дай бог, насмерть бы угодила Пахомова под машину! Тут бы совсем другой суд. По другому поводу. Учитывая, что вины у Пахомовой вовсе и не было. Вернее, совсем не ее вина.

— Ужасно! — сказал Стрельцов. — И тогда почему нет еще одного параграфа в приказе?

Андрей Семеныч помял подбородок, пробежался пальцами по застежкам легкой летней рубашки.

— Насчет привлечения к ответственности? — нетвердо спросил он. — Думал я… Ну что же, если находите нужным… Тогда уж меня. Чего же, по молодости, портить биографию Саше Мариничу? Большого опыта у него еще нет. А этакое дело проверить я сам был обязан. И проверил бы, коли пришлось бы посылать его прокурору. А тут, на этом этапе…

Он развел руками. И опять стал тискать, щипать подбородок.

— Ну, а строго по правилам, по закону? Без самопожертвовании? — сказал Стрельцов. — Тогда как?

Главный бухгалтер стоял потупясь, крутил пуговицы на рубашке.

— Так ведь как… Очень тонкое это дело, Василий Алексеевич! Если совсем уж формально: халатность Маринича. Преступная халатность, которая привела к таким-то последствиям. Какое же это объяснение, Василий Алексеевич, что три раза считал человек, в глазах у него там, что ли, рябило и прочее… Детское это объяснение, если для прокуратуры!

— Очень сурово могут наказать Маринича?

— Шофера, который Пахомову сбил, он ведь тоже никак не по злому умыслу, но все равно — будут судить. А вина их обоих с Мариничем, по сути, одинакова. Когда действовать по закону…

— Законы всегда справедливы.

— Это так… Да вот не всегда по жизни их применяют, и жизнь не всегда ложится точно по закону. Саша-то Маринич в эту самую Лику Пахомову вот как влюблен! За нее и везде хлопотал, и растрату ее покрывал. В больницу теперь то и дело бегает, звонит по телефону. А может и под суд пойти. Мы тут Уголовный кодекс листали. Не прямо гласит статья сто четырнадцатая, а все же гласит: «Неосторожные тяжкие или менее тяжкие телесные повреждения». Шофера как раз по ней привлекают. А кто, как не Маринич, довел Пахомову до такого состояния, что под машину попала она? Могут ведь подвести всякую логику.

— Эта логика не выдерживает критики.

— Логика, она не выдерживала и того, чтобы Пахомова под машину попала. Как пойдет следствие, гарантию дать нельзя.

— Но если сама Пахомова не станет поддерживать обвинение…

— Так ведь Пахомова и помереть может! А приказ-то ваш будет работать. Тогда и еще сильнее. Вот если бы, к примеру, дали вы мне «строгача», ну, конечно, и с предупреждением. А Маринича в сторону…

Стрельцов задумался. Вчера бухгалтер Маринич влетел к нему в кабинет веселый, взволнованный, радостный. Ах, как он сиял! Все выяснилось. Произошла ужасная, непозволительная ошибка. Никакой растраты у Пахомовой не было. Девушка поправляется.

Он, этот юноша, совсем не представлял себе, какая опасность может нависнуть над ним. Приказами о привлечении к ответственности не шутят. Вот стоит только взять перо и добавить параграф третий…

Не надо! Нет, не надо!

Но можно ли обойтись без этого параграфа? Имеет ли он, заместитель директора, на это право? Он тоже ведь ответственное лицо! Кем рисковать — собой или этим юным Мариничем?

А может быть, действительно дать только лишь главбуху «строгача»? И с предупреждением…

Андрея Семеныча томило молчание Стрельцова. Он в этом угадывал недоброе. Василий Алексеевич человек отзывчивый, и если он сейчас так надолго задумался над бумагой, значит, набирается злости, чтобы подавить в себе доброту и поступить, как полагается по закону. Независимо от последствий.

— …И какие только в жизни не случаются драмы! Вот тебе любовь, нежность, и вдруг… — Андрею Семенычу хотелось возвышенностью своих слов повлиять на Стрельцова, пробудить и в нем такие же ответные мысли. — Василий Алексеевич, вероятно, и в вашей молодости…

Стрельцов выпрямил плечи. Чудак Андрей Семеныч! До чего же наивен, прозрачен весь этот пафос!

— Добавьте в приказ параграф третий, и я подпишу. — Он замахал рукой, заметив, как испуганно дрогнула и упала нижняя губа у главного бухгалтера. — Да нет, нет, нет! Параграф третий: учитывая безупречную работу кассира Л. Пахомовой, выдать ей из директорского фонда сто рублей. У нее ведь очень трудно в семье…

Появилась Евгения Михайловна.

— Извините, Василий Алексеевич, звонит из госкомитета Галина Викторовна. Спрашивает: будете вы сегодня у Жмуровой? Мне ответить или вы сами возьмете трубку?

— Отвечу я сам.

Странно. Галина Викторовна прежде никогда не задавала подобных вопросов секретарю. Она запросто и весело просила Евгению Михайловну соединить ее с «начальством» и все, что было ей необходимо, выясняла «из первоисточников».

Стрельцов несколько раз повторил: «Алло! Алло! Я слушаю», прежде чем трубка отозвалась:

— Да? Это вы, Василий Алексеевич?

— Доброе утро, Галина Викторовна! Это я, — как можно непринужденнее сказал он и сделал знак Андрею Семенычу: «Идите, дорабатывайте приказ, разговор по телефону будет у меня продолжительный».

Однако на этот раз его предположения не оправдались.

— Доброе утро! — протяжно сказала Галина Викторовна как бы с недоумением. — А я ведь просила Евгению Михайловну не отрывать вас от работы, только напомнить вам: нет никаких перемен и вам с Иваном Иванычем в два часа надо быть у Елены Даниловны.

— Будем. Иван Иваныч прилетел, отдыхает. В госкомитет проедет прямо из дому. Но, Галина Викторовна, если это не сверхсекрет, вы, может быть, все-таки намекнете, о чем пойдет разговор… — Он стремился держать себя так, как обычно, зная наклонность Лапик завязывать по телефону длиннейшие дискуссии на любые темы.

Галина Викторовна его перебила. Такое случалось не часто.

— Елена Даниловна вам все скажет сама и без всяких намеков. Вы знакомы с Еленой Даниловной?

— Д-да, — сказал Стрельцов.

Это было уже «под ребро», звучало как очень нехороший предвестник.

— Какие новости? — все же не вытерпела Галина Викторовна.

— Собственно, нет ничего… Да, впрочем! История с растратой, о которой…

— Эту новость мне уже сообщила Лидия Фроловна. И не «впрочем», а как весьма существенную новость. Вы знаете о том, что Пахомова находится в больнице? На грани жизни и смерти?

— Д-да, — сказал Стрельцов.

Это уже нарушало даже самые минимальные нормы приличия. Такое трудно прощать, хотя бы и женщине. Но Василий Алексеевич стиснул зубы и только еще раз повторил: «Д-да, знаю».

— Ну, до встречи. В два часа ровно, — и в мембране запищали частые тонкие гудки.