Николай Алешин - На великом стоянии [сборник]

— Что за вздор! — невольно встрепенулся Лысухин, бросив и затоптав в забывчивости от изумления вынутую из пачки, но так и не закуренную сигарету. — Это уж абсурд — не выстрелить в войну.

— Честное слово! — засмеялся и развел руками старик. — Самая верная история. Приходите ночевать — расскажу без утайки. Вы ведь из города? — спросил знающе и утвердительно. — Кем там состоите?

Лысухин был с толку сбит его словоохотливостью, с курьезными выкладками в ней прямодушного откровения. Однако, вопреки возникшей было к старику подозрительности, ответил искренне, с долей самоумаления и хвастливости:

— Я инженер по технике безопасности на заводе. Правда, диплом мой не тянет на полную катушку соответственно должности, но с делом справляюсь. Под моим контролем весь коллектив: и рабочие, и мастера, и специалисты высшего ранга во главе с директором.

Старик одобрительно подхватил:

— Да уж чего… мала ли ответственность быть у всех на глазах и самому видеть каждого и знать, чем он занят и так ли, как полагается. Без головы, без сноровки нечего и браться за то, что связано с безопасностью. Я это очень понимаю. — Он умолк, замкнувшись на мгновение сам в себе, затем опять с пущей охоткой пригласил Лысухина: — Так приходите ночевать‑то. Чайку попьем. У вас тут, — кивнул на омут, — ничего не получится. Потому и не клюет, что погода ломается: на ночь либо к утру непременно надует дожжа. Дай‑ка бы помочило! А то сердцу невыносимо через повсеместный ущерб от застойной жары. Рожь да травы пока еще не поддаются, а яровые да что посеяно по весне — все гинет, все держится на волоске.

— Не должно, что соберется дождь, — усомнился Лысухин и обернулся лицом к заходящему солнцу, которое оранжево пламенело, погружаясь в темно‑лиловый лес за просторным лугом по ту сторону реки, но пока не было заслонено им, а само все еще вжигалось в него и раздваивало в том месте. — Видите, какой чистый закат? И стрелка барометра, как подстраховался я, собираясь из дому, на деление не отклонилась к осадкам.

— Обманул он вас, ваш‑то барометр. Ей‑ей. Вот у меня их два, и оба самого свойского изготовления, а погоду предсказывают тютелька в тютельку. Особенно картошка.

— Картошка! — в пренебрежительном недоумении передернул плечами Лысухин. — Что она?..

— Не она, а он, — ввернул старик, довольный собственной поправкой. — Я про один из цветов в доме. Он растет деревцом. Листья у него, как на картофельной ветке, потому и зовут его попросту картошкой. За сутки перед дожжом на кончике каждого листка скопляется капля, и он начинает плакать. Давече после обеда я уж тряпкой подтирал под ним подоконник. Редкостный цвет. Узнаете — тут же запросите отводочка. — В полной уверенности, что так оно и будет, он высморкался наземь и построжал: — Овечка потерялась. Обыскался. Их четыре у меня. Три нагулялись и пришли: время знают. А эта суягная. Не надо бы отпускать, да обнадеялся: может, мол, сегодня еще не приспеет ей. А она не иначе как разрешилась где‑то. Куда запропастилась, ума не приложу. Обошел тут все, — взглядом окинул вырубку, — нет ни под одним кустом. В лес забиться не должна: там робко ей. Разве, пока искал, не вернулась ли она сама вместе с прибылью‑то? Ежели нет, так терпимо: явится погодя. Пойду поставлю самовар. И вам впору сматывать удочку да тоже ко мне. Не крайность — зря студиться тут. Чай, не надумаете обратно, на ночь глядя?..

2

Лысухин остался доволен случайной встречей со стариком, проявившем к нему, чужаку, как ни странно, доброе участие. Но что все‑таки побудило старого жителя исчезнувшей деревни обречь тут себя на «робинзонство?» Может, сложенный им или унаследованный от родителей добротный кирпичный дом, который жаль было дробить ломом? Но этот домысел не подтвердился действительностью: на открытом прибрежном взгорке, куда Лысухин выехал из вырубки через узкий, гребнем продвинувшийся к реке сосняк, взору его предстала обыкновенная изба, срубленная из толстых, расщелившихся от давности бревен. Замазанные глиной щели желтыми змеями отпечатались на этих зольно‑серых бревнах. Покоробившаяся дранка на крыше заросла местами бурым лишайником, в нем застрял свалившийся с трубы обломок кирпича. Но выкрашенные светлой охрой наличники на окнах да вымахнувший от конька вверх длинный шест с закрепленной на самом острие телевизионной антенной, так похожей на каркас детской модели самолета, придавали избе притягательно‑жилой вид. Лысухин на малой скорости вел к ней мотоцикл по тряской, с весны еще изрубцованной трактором дороге, так и оставшейся пока не уезженной после посевной. Направо, о бок дороги, стояли через равные промежутки пара от пары мощные березы, еще встарь посаженные сельчанами перед снесенными теперь домами, на местах которых, заровненных вспашкой, волнился под ветром сизо‑зеленый, до времени осекло сколосившийся от засухи ячмень. Подъехав к избе, Лысухин заглушил мотор и слез с мотоцикла. Над его головой прощебетала ласточка, выпорхнувшая из прорезанного в залобке избы чердачного окошечка. Она, почти касаясь земли, пролетела под гору, к реке, и тотчас исчезла из поля зрения. Лысухин, после того как проследил ее полет, уж не мог оторвать глаз от того, что увидел перед собою. Река полукружьем огибала взгорок и терялась, заслоненная его крутым обочьем справа. А за ней простиралась обширнейшая пойменная низина. Ее, вероятно, по веснам надолго затопляло и щедро насыщало водой, иначе не поднялся бы на ней такой густой травостой, хорошо различимый даже отсюда, со значительного расстояния. Ближе к реке он был зелен, по мере отдаления как бы постепенно розовато задымлялся от цветения метляка, а на границе с темной полосою леса по горизонту ярко алел под заревым небосклоном. Ветер и свет устремлялись на взгорок оттуда, понуждали жмуриться. Лысухин не слышал, как сзади, с‑под ветра, подошел к нему спустившийся с крыльца старик.

— Любуетесь? — спросил с веселой ноткой в голосе.

Лысухин взглянул на него и промолвил от души:

— Чудо как привольно!

— То‑то и оно! Такого приглядного места, как у нас, не вдруг найдешь, — похвалился старик за всех, что уж не жили тут, кроме только него. — Давайте во двор ваш драндалет, — указал на мотоцикл, в коляске которого была аккуратно уложена порожняя от воздуха резиновая лодка. Она вызвала у него интерес. — Сколько стоит такая? — справился о цене.

— Затрудняюсь сказать, — самодовольно усмехнулся Лысухин. — Не то восемьдесят рублей, не то девяносто. Мне подарили ее прошлой зимой, в день рождения, когда я отмечал свое сорокалетие. Местком преподнес.

— Скажите на милость, как вас уважили! Славный подарок. И должно быть, знают, что вы падки на рыбалку‑то.