Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 2

Водитель самосвала далеко выплюнул окурок, встал с подножки и закончил свой рассказ:

— Решил я с ней разводиться, с Нюркой, хотя я ее крепко любил и еще люблю. Дай бог, чтобы этот Геннадий так ее любил, как я… Но ничего не попишешь. Подаю на развод… Вот только в газете мне про это ужас как неохота печатать. Объявление… Ведь это все равно что по улицам с медным тазом ходить, кулаком в него бить и орать: «Братцы, я с женой развожусь! Она вон где проживает…»

— Ты погоди с этим, — сказал Коля Бабушкин. — Не торопись. С этим нельзя торопиться. То, что ты рассказал, еще не доказательство. Хотя я тебя прекрасно понимаю и сочувствую. Тебе надо перво-наперво квартиру сменить. Чтобы вы отдельно жили. Может быть, тогда у вас все наладится. Я даже уверен…

Водитель влез в кабину, захлопнул дверцу. Теперь он торопился ехать на Пороги — за разговором ушло время.

— Ты только не торопись, — еще раз попросил его Николай. — С этим нельзя торопиться. Надо все толком обдумать… А главное, квартиру сменить. Знаешь, я сегодня схожу кой-куда, поговорю насчет твоей квартиры…

Шофер внимательно посмотрел на него из окошка, свысока. Странная какая-то усмешка скользнула по его губам. Он с сомнением покачал головой и включил зажигание.

— А детей у них сколько?

— Детей у них покамест нету. Только он и она. И сосед.

— Значит, сосед живет в их комнате?

— Нет, сосед живет в своей комнате, в соседней. Но квартира общая.

— Так… А кто из них туберкулезный?

— Чего?.. — Коля Бабушкин ошалело заморгал. — Туберкулезный? Никто…

Федор Матвеевич Каюров, председатель Джегорского райисполкома, пожал плечами. Отодвинул лежащую перед ним папку на край стола.

— Не понимаю, — сказал он. — Ничего не понимаю… Вы, Николай Николаевич, говорите, что детей у них нет — только он и она. Вдвоем занимают комнату. А в другой комнате — единственный жилец… Итого две комнаты, три жильца. Метраж вполне нормальный. И, как вы говорите, в особых санитарных условиях никто из них не нуждается… В чем же дело? На каком основании мы должны этим двоим предоставлять отдельную квартиру?

Николай замялся. На щеках его почему-то проступил румянец, запылали уши.

— Есть основание… Ревность у них.

— Что? — Теперь глазами моргал председатель райисполкома. — Ревность?

— Ну да… Этот шофер думает, что жена его с соседом…

— Гм… А куда же он смотрит? За женой надо присматривать.

— Ему трудно присматривать. Потому что он и сосед — из одного гаража, на одной машине работают, только этот в первую смену, а тот во вторую…

Федор Матвеевич Каюров издал вдруг какой-то тонкий писк. Стол, за которым он сидел, задрожал, и карандаши в стаканчике задрожали. Он смеялся беззвучно, только живот его колыхался, только в белках его глаз набрякли красные жилки.

— Как вы сказали?.. На одной машине?.. У-ух… Этот в первую смену, а тот во вторую… О-ох, не могу!

Но так же внезапно, как начал, Каюров оборвал свой смех, расстегнул крючки воротника, отер глаза и снова сделался серьезным, озабоченным.

— Значит, ревнует? Понятно… Это бывает. Иногда случится такое — света не взвидишь. С ума сойдешь. Да… Хотя и пережиток.

— Пережиток, конечно, — горячо согласился Коля Бабушкин. — Но тут вопрос о семье. Может разрушиться семья.

— Верно.

— Нужно им дать отдельную квартиру. И тогда все образуется.

— Верно… Однако сейчас о квартире не может быть и речи.

Каюров придвинул папку, раскрыл ее, вынул оттуда пухлую кипу бумаг — напечатанных на машинке, написанных от руки, сшитых нитками, скрепленных скрепками, исчерканных наискосок резолюциями.

— Вот, — Каюров тряхнул кипой, — это все насчет квартир. Правда, большинство ходатайствует о расширении. Мы теперь много строим, и таких, чтобы совсем бездомных, у нас в Джегоре раз-два и обчелся. Но люди хотят большего, требуют отдельные квартиры… Основания веские: многодетные семьи, молодожены, которые вместе с родителями живут, и так далее. Некоторые в Москву жаловались — имеем прямые указания.

— Но тут ведь особый случай, можно сказать, чрезвычайный, — настойчиво повторил Коля Бабушкин. — Беда у людей. Помочь надо.

Федор Матвеевич задумчиво полистал бумаги. Что-то прикинул в ум. Решил — взялся за карандаш.

— В принципе не возражаю. Отдельную квартиру дадим. Но только в порядке очереди. Пускай напишет заявление — поставим на очередь…

«На очередь»… И жди-дожидайся, пока подойдет твоя очередь. Покуда наступит черед рвать тебе зуб. А зуб этот коренной и сердечный. «Кто последний, граждане? Я за вами…»

Да разве такие дела решаются в порядке живой очереди? Там, в зубной поликлинике, и то есть неписаный закон: если тебе зуб рвать, если тебе невмоготу — валяй безо всякой очереди…

— Как его фамилия? — спросил Каюров…

А как его фамилия? Николай с унынием обнаружил, что фамилии не знает. Он не догадался спросить у шофера фамилию. Впрочем, не в фамилии дело. Не из-за этой фамилии он почувствовал вдруг тягостное уныние.

— Не знаю… Николаем его зовут.

Каюров кинул карандаш обратно в стаканчик. Выразительно кашлянул.

— Видите ли, Николай Николаевич, — сказал он потом, — я еще в начале нашей беседы хотел вам заметить, что, судя по всему, человек, о котором вы хлопочете, не является вашим избирателем. Он живет в черте города, а ваш — тридцать четвертый округ — самый дальний в районе… Пользуюсь случаем напомнить вам как молодому депутату, что ваш долг — ходатайствовать за избирателей своего округа. А не за встречных-поперечных и случайных знакомых, которых вы даже по фамилии не знаете…

Николай смолчал. Ему было нечем крыть. То есть крыть ему было чем, но он от этой дурной привычки давно отрекся.

— Вот так, Николай Николаевич, — с отеческой улыбкой сказал Каюров, пожимая ему на прощанье руку. — Не забудьте, в понедельник сессия.

Выходя, Коля Бабушкин столкнулся в тамбуре с Ириной Ильиной. У нее из-под мышки, как пушечное жерло, торчал рулон ватмана. Николай прижался к стене, пропуская Ирину.

Но едва Ирина появилась в кабинете и едва Каюров увидел направленное на него бумажное жерло, он замахал обеими руками и взмолился:

— Нет-нет, Ирина Петровна, только не сегодня… Это вы мост принесли?

— Мост.

— Сегодня никак не могу. Готовим сессию.

— Федор Матвеевич, вы подписали письмо относительно денег на строительство нового моста?

— Даже не читал, Ирина Петровна… Есть неотложные дела — план по жилью трещит. А мост пока держится.

«Нет более долговечных сооружений, чем временные», — говорят архитекторы. Они знают, что говорят.

Деревянный мост через речку Чуть построили давно, когда еще не было Джегора. Когда еще только собирались возводить город Джегор в устье Чути, в том самом месте, где Чуть впадает в Печору.