Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 2

Тот же самый оркестр сейчас дожидался в сторонке, пока ему прикажут играть, то же самое солнце жгуче горело на трубах, и Федор Матвеевич Каюров читал по бумажке ту же самую речь, которую намеревался произнести тогда, а не довелось.

У грузового причала на зыбкой волне колыхалась самоходная баржа «Нельма» с кумачовым транспарантом на борту: «Привет…»

— …строителям наших молодых городов, — продолжал Федор Матвеевич Каюров. — Смелая новаторская мысль рабочих, инженеров и техников Джегорского кирпичного завода…

Николай слушал речь и дивился. Попробуй поверь, что именно этот человек — Каюров — четыре месяца назад на заседании исполкома кричал: «Вы нам сказки не рассказывайте! Слыхали мы эти сказки… Мы не можем поощрять всякие фантазии…»

Было это или не было?

Коля Бабушкин даже ущипнул себя — на всякий случай, для проверки.

Было.

Неужели Федор Матвеевич этот случай запамятовал? Может быть, в сумятице дел, среди всех служебных треволнений, он просто-напросто позабыл об этом случае?

Или, может быть, эту сегодняшнюю речь он не сам составлял? Скажем, недосуг ему было, и он поручил составить речь своему заместителю. А теперь читает и думает: «Мать честна, накрутил же ты, братец… Поскромней надо было, помягче… Да уж ладно, на ходу не исправишь».

И читает как есть.

Хорошо. Допустим, Каюров про этот случай забыл. Или речь ему составлял заместитель.

Но Черемных ведь забыть не мог? Ему тогда солоно досталось — на заседании райисполкома. Чуть с работы не сняли. Он-то должен помнить…

Николай покосился — Василий Кириллович Черемных стоял с ним рядом. Стоял и слушал. Лицо его было просветленным, растроганным и чуть смущенным, каким бывает лицо человека, когда его хвалят при всем народе. Но вот по лицу скользнула тень, обозначились желваки, посуровел рот — сейчас он спросит…

Нет, не спросил.

Николай оглянулся.

Лица. Слушающие лица. Чуть удивленные лица людей, которые сделали свое невеликое дело и даже не подозревали, что об этом можно говорить так пышно и складно…

Вот сейчас кто-нибудь перебьет оратора: «Товарищ Каюров, а как лично вы помогали заводу налаживать производство керамзита?..»

Николай нетерпеливо оглядывался.

(А почему ты оглядываешься, Коля Бабушкин? Почему ты оглядываешься на других?

Почему ты — депутат райсовета — не выступил на очередной сессии и не сказал с трибуны: «Товарищи депутаты! По моему глубокому убеждению, наш председатель райисполкома Федор Матвеевич Каюров — консерватор, бюрократ и вообще… Мне кажется, товарищи депутаты, что его давно пора турнуть из председательского кресла. Давно пора. И я вношу такое предложение…»

Но ты, Коля Бабушкин, не выступал на очередной сессии. Ты там только сидел. И ушами хлопал.

А тебя не затем выбирали в депутаты, чтобы ты хлопал ушами. Понял? Не затем, чтобы ты на других оглядывался… Зеленый ты еще государственный деятель, Николай Бабушкин!)

Услышав все эти обидные слова, которых ему никто не сказал, Николай покраснел и насупился.

Но тут его слуха коснулись другие слова:

— …мы с гордостью называем имена тех, кто своим самоотверженным трудом обеспечил решение задачи: бригадира Николая Бабушкина, монтажника Черномора Агеева…

(А может быть, Федор Матвеевич Каюров уже осознал, что он консерватор, бюрократ и вообще… Осознал — и решил исправиться. Пока его не турнули из председательского кресла. Что ж, пусть исправляется, нельзя отнимать у человека такую возможность…

И стоит ли сегодня — в такой торжественный день — задавать оратору каверзные вопросы, портить всем настроение?)

Николай ткнул локтем Черномора Агеева, стоящего рядом с ним. Заметил, дескать? Про тебя сказано. Гордись. Не тем гордись, что тебя в речи назвали, а тем гордись, что тебя назвали монтажником. Такое звание не каждому дано.

— Ты куда теперь? — вполголоса спросил Николай.

— Не знаю… Мне бы на какую-нибудь временную работу устроиться. Как эта была.

— А почему на заводе не остаешься?

— Они велят договор заключать. На три года. А я вызова жду, теперь уж — со дня на день…

Николай не стал дальше расспрашивать. Он ведь знал, какого вызова ждет этот парень. Совсем молодой еще парень, который три месяца назад был круглым сиротой, а теперь стал монтажником. Хороший парень, старательный… Только зря он так крепко надеется, что его обязательно со дня на день вызовут телеграммой и пошлют на Луну. Это ведь не в Хабаровск лететь: купил билет — и лети. Это дальше Хабаровска. И надо полагать, что туда, на Луну, не всех подряд посылают, а с разбором. Не всякого, кто заявление настрочит. Эдак всякий настрочит заявление — и садись в ракету. Может, туда вообще не по заявлениям посылают…

Николай так прямо и сказал Черномору Агееву:

— Может, туда не по заявлениям посылают?

В ответ на это Черномор Агеев снисходительно усмехнулся, расстегнул нагрудный карман, достал из кармана тощий бумажник, из бумажника вынул комсомольский билет в серой корочке… Коля Бабушкин подумал, что он ему сейчас опять свою справку будет показывать. Но Черномор Агеев вместо справки развернул газетную вырезку — портрет…

Курносый парень. Брови скобочками книзу. Губы скобочками кверху.

Всем знакомый парень. Юра Гагарин. Юрий Гагарин. Юрий Алексеевич Гагарин. Первый космонавт Земли.

— Он тоже по заявлению, — сказал Черномор Агеев, пряча бумажник и карман.

Что верно, то верно. Николай еще раз — искоса, оценивающе — посмотрел на Черномора. Ростом невысок, худощав, жилист. И тоже курнос… Вот поди уследи за такими курносыми! Сегодня он тут рядом стоит, и ты его локтем в бок пихаешь. А завтра — глядишь — топает по красной ковровой дорожке через Внуковский аэродром…

— Выпуск керамзитовых блоков, — продолжал между тем Каюров, — позволит нам внедрить индустриальные методы строительства, освоить передовую технологию…

— …если говорить откровенно…

— Можете говорить откровенно…

Николай прислушался. Рядом с ним стоял Черемных. А рядом с Черемныхом стояла Ирина. Это они — шепотом, чтобы не мешать оратору, — переговаривались между собой.

— Если говорить откровенно, — слышался шепот Ирины, — то ваши керамзитовые блоки тоже устарели. Нужны новые материалы: стеклокералит, пенопласт…

Ну, эта никому не даст покоя.

Николай вспомнил, как тогда, зимой, на заседании исполкома, она дралась за проект Черемныха, за керамзитовые блоки — отчаянно дралась. И вот, пожалуйста, еще не успели первую партию блоков проводить с музыкой, а она уже недовольна. «Устарели». Подавай ей пенопласт.

И нет никакой надежды, что, заполучив пенопласт, она уймется.

— Поймите наконец, что стены здания не должны иметь несущей функции! — слышался воинственный шепот. — Только — ограждающую функцию…