Нотэ Лурье - Небо и земля

— А который час?

— Уже больше двенадцати.

Элька наклонилась к Свете, которая разметалась во сне, и поправила на ней одеяло.

— Чудесная у вас девочка, — с искренним восхищением сказал Левандовский. — Мои тоже славные, очень славные ребята, но ваша какая-то особенная.

— Особенная, — повторила Элька, не скрывая радости. — Конечно, особенная, — прибавила она ворчливо, — потеряла с ноги сандалию и даже не заметила.

— Где же это?

— В Ялте, должно быть, в порту.

— А других башмачков у нее нет?

— Утром сошью ей пару тапочек. Думаю, что успею. Мы когда должны быть в Новороссийске?

— Точно не скажу, но, по-моему, в полдень будем на месте, — медленно ответил Левандовский.

Он смотрел не на Эльку, а на облачное небо, к чему-то прислушиваясь.

Элька тоже подняла голову. Откуда-то сверху слышался невнятный гул. Через минуту она увидела крохотную светлую точку, которая сквозь разорванные облака опускалась к ним.

— Самолет? — спросила Элька с тревогой.

— Да… самолет.

У Эльки дрогнуло сердце. Ей вспомнилась страшная история, которую рассказывали не то в порту, не то уже здесь, на палубе, она уже и не помнила где. О том, как несколько дней назад неподалеку от Севастополя фашистский самолет сбросил бомбу на пароход и утонуло несколько тысяч пассажиров.

— Чего ж мы стоим? — растерянно спросила она.

— Успокойтесь, — он взял ее за руку. — Это, вероятно, наш.

— Почему вы так думаете?

— Их авиабаза далеко.

— Ну и что же? Вы видите? Он летит сюда… Видите…

Левандовский не успел ответить. Гул в ночном небе стал стремительно нарастать. Самолет нагнал судно и с оглушительным ревом сделал круг над палубой. Элька бросилась к Свете, схватила ее, еще спящую, на руки и изо всех сил прижала к себе. В ту же минуту близко, казалось — перед самыми глазами, вспыхнул ослепительный огонь и раздался взрыв. Бомба взорвалась в воде — в корабль не попала. На месте ее падения ударил мощный, высокий фонтан, верхушка которого обрушилась на палубу. Только теперь стали слышны крики пассажиров. Те, кто был на палубе, рвались в трюм, из трюма старались выбраться на палубу… Началась паника. В это время фашистский стервятник снова сделал круг над кораблем.

— Мама, мамочка, мне страшно, мне холодно, — всхлипывала Света, судорожно обнимая Эльку за шею.

Элька увидела Левандовского, который проталкивался к ним. Он махал руками и что-то кричал, но слов Элька не разобрала. Она понимала, что сейчас, в эту минуту, должно произойти самое страшное, но она гнала от себя эту мысль, на что-то еще надеялась. И тут снова вспыхнул ослепительный свет. Эльку с невероятной силой ударило в бок. Воздушная волна вырвала из ее рук ребенка, оторвала ноги от палубы, понесла и швырнула за борт. Что случилось со Светой, она уже не видела. Инстинктивно протянув руки вперед, Элька летела вниз головой в море. Вместе с ней падали люди, с плеском шлепались тяжелые ящики, станки, машины, весь находившийся на палубе груз.

Следующая бомба, третья по счету, попала в машинное отделение. Горящий корабль, быстро наполняясь водой, лег на бок и начал тонуть.

Со всех сторон неслись отчаянные вопли:

— Спасите!

— Спасите!

Элька пыталась бороться с бушующими волнами. Закидывая голову, из последних сил, звала срывающимся голосом:

— Света! Деточка!.. Све-е-та!.,

Ей казалось, что среди воплей, несущихся к небу, она слышит плачущий голос дочери. Света зовет ее… Но где она? Элька плыла туда, где ей слышался крик ребенка, и сама кричала не переставая:

— Света!.. Све-точ-ка!..

— Спасите!.. Спасите!.. — отвечали ей сотни голосов.

Горящий корабль быстро погружался в воду. Вскоре он скрылся среди кипящих волн. Стало совсем темно. Поглотив корабль, море словно обезумело, с того места, где затонул «Чапаев», хлынули высокие пенистые волны, захлестывая тонущих людей. Крики становились все слабее и реже.

Элька чувствовала, что теряет последние силы. Тело в мокрой одежде отяжелело, не хватало дыхания. Еще минута, казалось ей, — и конец… «Не поддаваться… — твердила она себе, до крови кусая дрожащие губы, — только не поддаваться…» Собрав всю свою волю, она взмахнула ослабевшими руками и устремилась вперед. Удалось вырваться из-под высокой, сильной волны.

Открыв рот, она хотела было набрать воздуха, но тут накатила другая волна и точно молотком ударила по голове. Рот, горло, грудь — все полно соленой воды, отвратительной соленой воды, Элька захлебывается, давится, ее рвет… Она хочет открыть глаза и не может… Теперь все, пришел конец, ее тянет ко дну…

Неожиданно что-то толкнуло ее в плечо. Элька инстинктивно протянула руки и ухватилась за твердое. Это была одна из досок утонувшего корабля.

— Све-та!.. — простонала Элька. — Све-та-а!

В шуме моря уже не слышно было человеческих голосов. Из нескольких тысяч пассажиров лишь немногие еще как-то боролись с беспощадной стихией.

«Дунай» подоспел к месту катастрофы, когда фашистский самолет исчез и море почти успокоилось. Из-за разрозненных пухлых облаков испуганно выглядывала бледная луна, бросая слабый свет на воду, откуда время от времени доносились крики. Одна из спущенных с «Дуная» спасательных шлюпок натолкнулась на доску, за которую судорожно уцепилась Элька.

Эльку подняли на палубу. Она была без сознания. Среди пассажиров «Дуная» нашлось немало добрых людей. Около Эльки мигом выросла гора одеял, подушек, теплых пальто… Кто-то принес спирт, кто-то — валерьянку. С трудом стащили с нее мокрое платье, рубашку, чулки, насухо вытерли дрожащее, окоченелое тело, хорошенько натерли спиртом, завернули в одеяло и укрыли подушками. Наконец Элька тихо застонала и открыла глаза.

С минуту она тупо глядела на склонившиеся чужие лица, потом испуганно вскрикнула:

— Света… Светочка, доченька моя…

Хлопотавшие вокруг нее люди пытались ее успокоить, мол, ребенок внизу, в каюте, а сами поминутно поглядывали на небо и прислушивались, не летит ли опять вражеский самолет…

Около четырех часов дня «Дунай» благополучно прибыл в Новороссийский порт. Эльку, как и других пострадавших с «Чапаева», осторожно вынесли с корабля на носилках. Она лежала с закрытыми глазами и, не переставая, плакала. «Света, Светик мой, доченька… Почему мы не приехали в Ялту позже на час… Зачем мы застали этот пароход… Почему мы сели на „Чапаев“, а не на „Дунай“… Но кто мог знать… Кто мог знать…»

В порту уже ждала машина «скорой помощи», которая увезла Эльку в больницу.

Когда низенький старшина крикнул с платформы хрипловатым баском: «Орешин, Алексей Иванович!» — у Шефтла екнуло сердце. В ту минуту, однако, он еще не понял, и, лишь когда Алексей, спрыгнув с подножки, пошел вдоль состава к штабному вагону, что-то вдруг вспыхнуло в его сознании. «Орешин…. Орешин… Алексей Орешин…» Шефтла даже в жар бросило. Так ведь это же… Да! Это же Элькин муж! Он отлично помнит: тогда, в Гуляйполе, когда в первый раз пришел к Эльке, он спросил у девочки, как ее фамилия, а она плачущим голоском ответила: «Орешина» А он еще сказал, что это красивая фамилия. Имя ему тоже хорошо запомнилось. И вот — Алексей Иванович Орешин… Шефтл шумно перевел дыхание и широкой ладонью вытер вспотевший лоб. Неужели это муж Эльки? Но как он оказался здесь? Нет, должно быть, все-таки не он… Мало ли Орешиных на свете… Да, но он сказал, что жил в Чите… И в Гуляйполе тоже бывал… Ну, допустим, не один в Чите Орешин, но если он был и в Гуляйполе… Нет, не может быть, чтобы это был другой, очень уж все сходится… Шефтл волновался все сильней. Непослушными пальцами он свернул папиросу, глубоко затянулся. Новые сомнения одолевали его. Неужели Элька не знала бы, что ее муж в армии? Неужели он ей не написал? Опять выходит что-то не то… Шефтл поминутно выглядывал из теплушки, рыскал глазами, нетерпеливо ждал, когда наконец тот вернется. «И почему я не спросил у него фамилию?» — простить себе не мог Шефтл. Но кто мог знать? А теперь вот сиди жди. Куда это его вызвали? К комиссару? Зачем? Почему его одного? Шефтл даже не докурил, бросил окурок и сразу свернул другую папиросу. Снова закурил, снова и снова высовывал голову и смотрел в сторону штабного вагона, ждал, когда покажется Орешин. Но Орешин не выходил. Шефтл уже подумывал, не отыскать ли ему старшину, расспросить, может, что-нибудь скажет, — но тут почувствовал, как вагон дрогнул и эшелон тронулся. «Не вернулся», — с огорчением подумал Шефтл, глядя на проплывающую пустую платформу. Что же это такое? Как это понять? Что могло с ним случиться?