Нотэ Лурье - Степь зовет

А теперь, слушая вой степного ветра, она вдруг почувствовала себя совсем одинокой на свете. Тянуло куда-то бежать, прижаться к кому-то. Куда, к кому — она и сама не знала.

У плетня громче зашелестела полынь, кто-то торопливо шаркал по ней ногами. Элька схватилась за оконную ручку.

За окошком показался Шефтл Кобылец. Он бежал, не разбирая дороги, тяжело дыша. Девушка увидела, как он свернул к огородам и исчез.

Сердце у Эльки забилось сильнее обычного. Ей что-то совсем расхотелось спать. Она притворила окно, снова зажгла лампу и села за стол.

Над ночной степью стлались сумрачные, дождевые тучи. Прямиком, через заросли полыни и курая, Шефтл Кобылец пробрался к ячменному полю на косогоре, к клину Якова Оксмана. Он был вне себя. Его рябая телушка вечером не вернулась во двор, и он бегал ее искать по всей степи.

— Безмозглая скотина! — ворчал он сердито. — Пора на нее приспела, что ли? Не устерег…

Здесь, на поле Якова Оксмана, он ее наконец нашел. Телка паслась в самой гуще еще зеленых колосьев, неторопливо отмахиваясь хвостом от степных оводов.

— А, чтоб ты жива была! Гулена ты моя. — Он ласково похлопал ее по загривку. — Не ярись, сосватаем тебе Оксманова черного бугая, будешь с прибылью…

Телушка отошла на несколько шагов. Ячмень был кругом вытоптан, загажен пометом и объеден. Вниз по косогору, пригибая колосья, тянул влажный ветерок.

Воровато оглянувшись, Шефтл загнал телушку еще глубже в ячмень, туда, где колосья были выше, чтобы ее совсем не видно было, а сам растянулся рядом.

Он лежал на животе и с наслаждением следил, как пасется его телка. Вот она вытягивает шею, захватывает полный рот колосьев и жует, жует… Шефтл будто видит, как свежая, сочная жвачка соскальзывает в ее желудок, как полнеют и округляются бока у его телушки. Нынче уж не придется замешивать сечки на ночь, и сена подкидывать тоже не надо, пускай себе пасется.

Скоро она обгуляется, тогда еще одна корова будет стоять у него в скотном дворе, каждый день лишнее ведро молока, а там опять жди теленочка… Эх, еще бы ее, Эльку, залучить к себе во двор, вот жизнь была бы! Она доила бы коров и сбивала масло — сколько добра у него пропадает зря, — а он уж как бы ее любил, кажется, ничего для нее не пожалел бы… Он вспомнил загон и досадливо поморщился. Ей-богу, дурит девка…

Шефтл плотнее запахнул на себе ватную стеганку. От земли тянуло влажным теплом, по-осеннему шумел ветер среди колосьев. Кругом тихо, тихо… „Что может быть лучше, — думал Шефтл, — чем лежать ночью в степи, пасти свою телку в чужом ячмене и слушать, как трещат кузнечики и квакают лягушки в пруду… Эх, была бы еще она рядом со мной“.

Снизу, с чернохуторского проселка, послышался скрип немазаной тележной оси. Шефтл испуганно вскочил на ноги и высунул голову из колосьев. Потом тихонько вывел телушку из ячменя и погнал ее луговиной в хутор.

Ветер понемногу стихал. Скрип телеги под горой слышался все дальше и глуше.

— Чтоб у тебя дышло лопнуло! — пожелал Шефтл неизвестному возчику. — Носит вас тут…

Он уже досадовал, что поторопился выгнать телку из ячменя — могла бы еще попастись.

Телушка, разомлевшая, сытая, плелась прямо к хутору, точно сто раз ходила этой дорогой; ее круглое, плотно набитое брюхо слегка колыхалось. Шефтл, босой, в распахнутой стеганке, шел следом и не сводил оценивающего взгляда с ее хвоста.

— До самой травы… Молочный хвост! Хорошая будет корова!

Он довольно хмыкнул. Ему вспомнилось, что на прошлой неделе у Риклиса пала корова — запуталась шеей в петле.

Что греха таить, Шефтл Кобылец не очень-то горевал, когда слышал, что у соседа пала лошадь или корова повредила ногу, что у кого-то посев не взошел или сгорел урожай. У соседа убыток — значит, он, Шефтл, вроде бы богаче его.

„Тоже хозяин называется, — думал Шефтл о Риклисе. — Недаром баламутом прозвали. Не то что корову, портки толком не подвяжет. Побежал по хатам лясы точить, а корову так прикрутил к яслям, что та задохнулась!“

Он презрительно плюнул.

На хуторской улице было пусто и тихо. Только где-то за пригорком, около дома Юдла Пискуна, подвывал пес да чуть ли не у самой земли светились окна в красном уголке, выхватывая из темноты травянистую обочину канавы.

Шефтла словно толкнуло что-то. Он подошел к окнам и прижался лицом к стеклу. За столом, лицом к нему, стояла Элька и сосредоточенно перебирала какие-то бумаги. Волосы у нее растрепались и упали на лоб; ему видно было сквозь стекло, как отсвечивают мягкие золотистые прядки. Шефтл стоял затаив дыхание. Нет, что хочешь говори, а такой красивой, крепкой девушки он не видел ни на одном хуторе.

Элька, видимо, почувствовала, что за окном кто-то стоит, — она вдруг подняла голову и схватилась за выдвинутый ящик стола. Шефтл смутился, отошел было, но она его уже узнала и распахнула окно.

— Шефтл… Откуда ты приплелся? — Она высунула голову наружу. — У, какие тучи! Должно быть, дождя не миновать, как ты думаешь? — озабоченно говорила она и смотрела на Шефтла.

Он подошел ближе, все еще не чуя ног под собой.

— Да, хмарит, — сказал он хрипловато. — Все небо обложило, от самой Санжаровки. Целый день парило, и коровы вот с опущенными рогами из степи шли. Да, похоже, дождь будет…

— А ведь и твой хлеб не убран, хоть и пара коней у тебя.

Шефтлу понравилось, что она заботится о нем.

— Завтра думал… Никак человека не найду, хоть разбейся. Да будто никто еще и не выходил из наших, из бурьяновских. Все равно я их обгоню.

— А Веселый Кут уже кончает, по-моему, — поддразнила его Элька.

— Пускай… Какое их там счастье ждет, еще не известно, а я пока что, до сегодняшнего дня, с белым хлебом.

Она присела на край подоконника и долго молчала, не сводя задумчивого взгляда с Шефтла.

— Значит, в колхоз ты не хочешь, а, Шефтл? — спросила она тихо. — Ну, как знаешь, твое дело. Но ты хоть осмотрелся бы вокруг, узнал бы, как люди живут. Какая у тебя радость? И ветер твой хлеб сушит, и дождь вот-вот хлынет, а в Ковалевске уже молотят зерно…

— Да что мне до них? Мне свое мило. Зачем я буду хлопотать о других? Кто обо мне-то заботится? Кто — скажи? Кабы…

Он вдруг осекся, словно побоявшись сказать лишнее.

— Шел вот, — как бы оправдываясь, добавил он, —

шел мимо… Я тут целый вечер пробегал, телку свою искал. А сейчас иду, вижу — огонь, я и подошел…

— А ты присаживайся. Что ты стоишь? — Элька подвинулась. — Посиди немного. Скучно что-то. Такая тоска у вас…

Шефтл продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу.

— Тоска? У нас? Мы этого не знаем. Тишина, одно удовольствие, ложись у любой канавы и спи. Все кругом твое.

— Да ты садись, все равно не спится. Я тут смотрю земельные планы: так напутано, не разберешь…