Нотэ Лурье - Степь зовет

Собрание ответило единым возгласом одобрения.

— А Березина?

— Раскулачить!

Темные, как земля, тяжелые, узловатые кулаки дрожали в воздухе.

— Товарищи! — зычно крикнул Коплдунер. — Предлагаю спеть «Интернационал»!

Коплдунер запел оглушительным басом, собрание подхватило. Элька медленно пригасила огонь в лампе. Хуторяне гурьбой повалили из красного уголка.

Яков Оксман ввел в клуню вороного жеребца и притворил дверь. Нехама вышла за ворота.

— Спасать, что только можно, — шептал Оксман трясущимися губами. — Дожил, нечего сказать… Последним старостой был на хуторе, а теперь, видно, последним хозяином буду…

«Что он там возится без конца? — думала Нехама. — Сказать ему, чтоб купил ситца и тюля на занавески или нет?» Она перевела взгляд с вишенника на смутно белевшую в темноте дорогу.

Ей показалось, что гул стал слышнее, даже будто бы поют. Внезапно окна в красном уголке погасли. А через минуту она увидела, как вверх по улице, прямо к их дому, двигается беспорядочная темная масса.

— Ой, горе мне! — простонала она и, роняя на бегу платок с плеч, кинулась к клуне.

Просторный оксмановский двор был полон хуторян.

Распахнули настежь ворота и скопом повалили в клуню.

Хонця зажег спичку. Около телеги, доверху груженной мешками с зерном, ошалелый, метался Оксман. У дышла стоял вороной и обнюхивал кучу мякины.

Коплдунер снял с коня упряжь и шлепком выгнал его из клуни.

— Нынче, брат, ты никуда не поедешь…

Хонця зажег вторую спичку. У колес телеги чернела широкая яма, а в ней круглились набитые мешки.

— Тридцать мешков! — не могла прийти в себя Кукуиха. — Яма с хлебом… Самого бы его в яму!

— Хлеб гниет, чтоб ему пусто было!

— Наши слезы…

— Чтоб ему слезами обливаться!

— О господи, за что вы его так клянете? — заступилась какая-то старуха. — Сами же все забираете…

— Столько ему ночей не спать, сколько у него еще хлеба зарыто!

— Преет, гниет, лишь бы людям не дать!

— Хонця!

— Коплдунер, сюда!

Хуторяне рассыпались по всему двору, обыскивали клуню, конюшню, стога. Триандалис влез на чердак и оттуда крикнул:

— Люди, тут полный чердак яблок!

— Кожи! Куча кож!

Нехама бегала по двору, плакала и голосила, но никто ее не слушал, да навряд ли она и сама себя слышала.

Оксман как сел у телеги на дышло, так и сидел, неподвижно глядя перед собой.

Из-под вороха прелой соломы Элька выволокла деревянный сундук. Когда оторвали крышку, Додя Бурлак подскочил как ошпаренный.

— Мой инструмент! Мои рубанки… Новенькие…

— Господи боже! — охнула старая Рахмиэлиха, видя, как Элька вытаскивает из сундука полушубок. — Наш полушубок…

— Пустите меня! — с криком проталкивалась к сундуку молодая женщина. — Там мои подсвечники… Ищите, я их у него заложила год назад, чтоб ему света не видать!

Люди теснились вокруг сундука; каждому не терпелось посмотреть, нет ли там какой-нибудь его вещи.

Поодаль стоял Калмен Зогот.

«Нет, кто бы мог подумать, — оправдывался он перед самим собой, — такой набожный… Иди знай!»

Покончив с оксмановским двором, всей толпой двинулись к Березину. Впереди шла Элька, Коплдунер и Триандалис, за ними Хома Траскун с Симхой, которого он не отпускал от себя ни на шаг. Сзади возбужденно гомоня, валил весь хутор.

Дойдя до березинского двора, Элька остановилась.

— Товарищи! — сказала она, повернувшись к хуторянам. — Со мной в дом пойдут Триандалис и Коплдунер. Где Березин? Ага… Айда и ты, Хома. — И, откинув назад волосы, она толкнула калитку.

В сенях, схватившись за голову, стояла рябая дочка Симхи. Отец исподлобья посмотрел на нее, и она без слова скрылась в боковушке возле кухни. Через минуту из-за двери послышались два тихих женских голоса, — видимо, там была и мать.

Березин распахнул дверь напротив, которая вела в просторную чистую горницу, и зажег лампу. У него дрожали руки, но он говорил без умолку:

— Зачем мне прятать? Мне нечего прятать, ищите себе на здоровье… И к вам я ничего не имею. Ваше дело такое… Должно быть, вам велели. Я не против, но только видит бог…

— А ну как найдем? — усмехнулся Коплдунер.

— Клянусь богом, не вру. Зачем мне врать? Я не Оксман. Он таки эксплуатировал, вот пусть хоть Хома скажет, а я… Я не против, ищите, по всей хате ищите. Найдете — пожалуйста, сам отдам… Но клянусь богом…

В хате ничего не нашли. Триандалис полез на чердак и сейчас же вернулся.

— Там пусто. Хоть раз в жизни правду сказал… А вот что в клуне?

Симха как будто повеселел, даже заулыбался.

— Милости просим в клуню, милости просим! Ищите сколько хотите, я хлеба не гною. Я и за деньги такого не сделаю, хоть убейте… Идемте в клуню, я вас очень прошу! Ищите и увидите своими глазами. Тогда узнаете, Кто Оксман и кто я…

Коплдунер смотрел куда-то вбок. Вдруг он поднялся и пошел к двери. Симха с лампой поспешил за ним. У двери стоял ветхий, потемневший от времени шкаф. Коплдунер кивком показал Эльке на пол.

Под шкафом, вровень с земляным полом, были настланы доски.

Симха беспокойно топтался у двери и быстро говорил:

— Вы мне не верите? Я, по-вашему, хлеб в клуне зарыл? Раз так, я даже требую, чтоб вы шли и проверили. Нет, нет, идите, обыскивайте! Раз вы могли мне такое сказать, так вот вам ключи, идемте со мной…

— Пойдете, когда мы вас позовем, — холодно ответила Элька, усаживаясь на табурет. — Потерпите, вы же у себя дома. Так хлеба, значит, у вас нет? Жаль! Государству хлеб сейчас вот как нужен. А теперь будьте добреньки, отодвиньте этот шкаф.

Березин не трогался с места.

Коплдунер и Хома нажали плечами на широкую стенку шкафа и сдвинули его в сторону.

— Зачем шкаф ломаете? — раскричался вдруг Симха. — Что вам нужно? Откройте его, он не заперт, откройте и смотрите, сколько влезет…

Доски, настланные под шкафом, затрещали. Коплдунер отшвырнул их в сторону Под досками лежала в несколько слоев мешковина, а под ней темнела рыхлая земля…

— Коплдунер, принеси лопату, — негромко сказала Элька, бросая взгляд на хозяина.

Он был желт, как тыква, рыжеватая борода его потемнела от пота.

— Лопату принеси, — повторила она. — И давай сюда еще несколько человек.

Глубокая яма под шкафом была полна пшеницы. Из ямы разило плесенью, — видимо, засыпали ее давно…

Была глубокая ночь, когда хуторяне вышли на улицу. Симха Березин выбежал вслед и, остановившись у канавы, хрипло закричал:

— Меня обобрали, а к нему почему не пошли? Лиса проклятая, он еще с ними шляется… У него почему не берете? — В ярости тряс он кулаком, издали показывая на Юдла Пискуна, который шел в толпе колхозников. — У него посмотрите, пошарьте под скирдами! Вор, злодей, он меня еще пришел грабить… Спекулянт, живодер!..