Нотэ Лурье - Степь зовет

— Мой? — с усмешкой сказал Волкинд. — Пусть так. А дальше что? — Волкинд изо всех сил старался говорить спокойно.

— Ладно, иди. Разве с тобой сговоришься? — Маня быстрыми шагами вернулась в комнату.

«Что со мной делается! — с горечью подумал Волкинд. — Другой на моем месте разнес бы все в пух и прах, а я вот лезу в погреб за арбузом для него».

Чуть не свалившись с лестницы, он спустился в темный, сырой погреб и, словно боясь опоздать, второпях схватил первый попавшийся арбуз и быстро поднялся.

Синяков сидел на том же месте, на кушетке. Маня, нагнувшись, рылась в сундуке.

Волкинд положил арбуз на стол, вынул из кармана старую газету и, оторвав клочок, стал опять сворачивать цигарку.

— Кажется, снова собирается дождь, будь оно неладно, — сказал он, поглядев на окно.

Маня достала из сундука две простыни и положила их на кушетку возле Синякова.

— Почему ты не разрежешь арбуз? — Она обернулась к мужу. — Чего дуешься?

Волкинд достал из кармана кривой садовый нож и протянул его Синякову.

— На, режь сам.

Агроном не спеша разрезал арбуз.

— Вчера в Воскресеновке, — заговорил Синяков, со смаком откусывая от большого ломтя, — в соломе нашли свыше трехсот пудов хлеба. Председатель, как видно, плохо припрятал… Смотри! — подмигнул он Волкинду.

— К чему ты это мне говоришь? Я такими пакостями не занимаюсь! — Волкинд стукнул кулаком по столу.

Маня, вертевшаяся перед зеркалом, испуганно взглянула на мужа.

— А что обидного я тебе сказал? — Синяков пожал плечами.

— Не желаю я слушать такую чепуху!

— Ну, видно, жена твоя права, ты что-то не в своей тарелке. — И Синяков отрезал себе еще ломоть арбуза.

Волкинд поморщился.

— Уже поздно, пора спать.

— Куда мне вас положить? — Майя развела руками. — Я постелю вам обоим вот здесь, на полу.

— Постели гостю на кушетке, мы с тобой ляжем на полу.

Маня быстро приготовила постели. Волкинд погасил лампу и лег. В темноте он слышал, как раздевался Синяков, как, позванивая подтяжками, стягивал с себя сапоги. Маня еще некоторое время повозилась у стола, потом сбросила платье и улеглась рядом с мужем.

Волкинд тут же повернулся к ней спиной.

— Чего ты толкаешься? — прошептала Маня.

Он промолчал. Глаза слипались, но он перебарывал себя. Ему не хотелось уснуть раньше агронома. С кушетки сразу же донесся храп Синякова. Волкинд зарылся в подушку и тут же уснул.

Маня долго лежала с открытыми глазами. Она слышала, как громко и протяжно храпели мужчины, каждый на свой лад, словно переругивались во сне. И снова она вспомнила тот вечер, когда ездила с Синяковым по степи. И сейчас, лежа рядом с мужем, она не испытывала никакого раскаяния. Перед ее глазами вставала зеленоватая степь, тихо шуршащая кукуруза, высокое звездное небо и лицо Синякова с властной складкой у рта, склонившееся над ней.

За окном загудела машина, остановившаяся, видно, совсем близко от хаты.

Маня вскочила с постели и полуголая подбежала к окну.

Автомобильные фары бросали на дорогу две полосы света. Машина продолжала гудеть.

— К тебе приехали. — Маня стала тормошить мужа. — Машина приехала…

Волкинд перевернулся на другой бок.

— Вот бревно! У такого ничего не стоит из постели жену унести! — И она состроила брезгливую гримасу. — Ну, вставай! Машина приехала…

Волкинд, еще не совсем проснувшись, сел на постели. Услыхав гудок, быстро оделся и босой вышел из дома. В кабине сидели двое. Волкинд сразу же узнал Иващенко и райкомовского шофера.

— Ну и спишь же ты! Я боялся, что весь хутор разбужу.

— Я недавно лег, Микола Степанович… — Волкинд поежился от ночного холода.

— Ступай обуйся. Хочу тебя на машине покатать.

Волкинд вернулся в хату, натянул сапоги, накинул плащ и в раздумье облокотился о стол.

«Пусть он тоже встанет, — подумал Волкинд о Синякове. — Может, и он нужен Иващенко…»

Волкинд подошел к кушетке.

— Что ты там возишься? — Маня приподнялась. — Ночью и то покоя нет!

— Секретарь райкома приехал, — сказал Волкинд нарочито громко.

Синяков продолжал храпеть. Волкинду показалось, что агроном вовсе не спит, притворяется, и он вышел из дома, больше ничего не сказав Мане.

— Ну, залезай быстрее! — Иващенко открыл заднюю дверцу и сел рядом с Волкиндом.

Машина дала газ.

Волкинд рассеянно смотрел в окно. Промелькнула его хата, плетень омельченковского двора, палисадники, тянувшиеся вдоль канавы. Хотел было он сказать Иващенко, что у пего почует старший агроном МТС, но так и не сказал.

— Да, я совсем забыл, вот тебе подарочек, — Иващенко пододвинул к нему ногой мешок с зерном, — стащил на твоем току.

— Вы стащили? — Волкинд смущенно заулыбался и почему-то пощупал мешок.

— Спроси шофера. И, наверно, я не первый. Мы обошли весь твои гарман. Луна светит. Тишина. Ни души. Хорошо! И повсюду мешки с зерном. Бери, кто хочет. Мы и взяли один для председателя. По дружбе…

— Ничего не понимаю! — Волкинд заволновался. — Там ведь сторож должен быть, Риклис…

— Должен быть? Но его нет. Сейчас сам увидишь. Потому я и поднял тебя с постели.

Машина быстро неслась по Жорницкой горке. Вскоре стали вырисовываться залитые лунным светом скирды и молотилка.

Машина ловко повернула, объехала весь ток и, скользнув по обмолоченной блестящей соломе, остановилась.

Иващенко открыл дверцу, но не вышел.

— Ну, где сторож?

Волкинд, высунув голову, искал глазами Риклиса.

Шофер сжал грушу. На протяжный гудок никто не отозвался.

— Кто же у тебя здесь сторожит хлеб? Ветер, что ли? Иващенко вышел из кабины, следом за ним Волкинд.

— Куда он делся? Никогда этого у нас не бывало… Риклис! Эй, Риклис! — Волкинд ходил по гарману и кричал изо всех сил.

Иващенко достал из широкого, отвисшего кармана наган и трижды выстрелил в воздух.

Из-за крайней скирды выбежал Риклис, весь в соломе, и во всю прыть помчался вниз с горки.

— Стой, не беги! Свои! — крикнул Иващенко. Волкинд припустил за незадачливым сторожем. Вскоре Риклис, запыхавшись, подошел к машине.

— Хорошо спалось на свежем воздухе? — спросил его Иващенко.

— Кто спал? Я спал? Чтоб Юдл, эта заячья губа, так спал! Весь хутор дрыхнет, один только я на ногах, охраняю колхозное добро. Чуть не убили меня. Пули так и свистели над головой!

Иващенко рассмеялся.

— Ну ладно! Вы только скажите, под какой скирдой сторожили. Мы три раза объехали ток.

— Под скирдой?… Даже близко не подходил. Я на молотилке все время стоял, во все глаза смотрел. Зря вы, товарищ секретарь, обижаете честного колхозника! Но больше сторожить не буду, нет! Стреляют по ночам… Мне еще жизнь не надоела.

— Я тоже думаю, что больше не стоит вас беспокоить. Ну, а сегодня вы уж посторожите.