Лидия Вакуловская - И снятся белые снега…

— Не плачьте, мама, — бросилась к ней Соня. — Я вам правду говорю: пойду в заочный. — Соня гладила мамины волосы, целовала ее. — И Мишка нигде не денется… и с Толином не буду ходить, раз вы против…

— Да чего уж тут, — обмякшим голосом сказала мама. — Ступай хоть поспи до работы…

— И вы отдыхайте. — Соня поцеловала маму и пошла к себе в боковушку.

Мама еще с вечера постелила для нее постель, но Соня не легла сразу, а раздвинула шторки на окне и выглянула на лунную улицу. Она хотела увидеть, как проедет на машине мимо дома Толик, но машина уже ушла.

Постояв немного у окна, Соня сдвинула шторки и только тогда заметила, что на ней пиджак Толика. Она сняла пиджак, повертела его в руках, словно раздумывая, как ей быть, оглянулась на дверь в горницу, где осталась мама. Ей подумалось, что мама уже уснула — такая тишина была за дверью, и тогда она на цыпочках снова подошла к окну, неслышно отворила его и выскользнула во двор.

А на другом конце села под другим деревом стоял с молоденькой девчонкой Сонин брат Миша. Девчонка была крохотного росточка, достигала ему едва до плеча. Запрокинув вверх голову, она трепетно говорила:

— Ну, куда ты спешишь? Постоим чуток.

— Да мала ты, Сашка, по ночам гулять, — отвечал он.

— А зачем провожать пошел, если мала?

— Пошел, чтоб не боялась. Беги, беги в хату.

— Ну, постой трошки… А как тебе в армии служилось? Правда, что ты в танке сидел, а танк на парашюте с неба падал?

— Не совсем так, но похоже.

— А придешь завтра на картину?

— Ну, приду… Постараюсь.

— Так я и поверила! И не надо! — фыркнула девчонка и побежала к своей калитке.

Миша поглядел ей вслед, качнул головой, улыбнулся и зашагал домой.

Он шел по самой середине улицы и улыбался каким-то своим мыслям, возможно, даже связанным с этой шустрой девчонкой. Потом достал из кармана смятую пачку, хотел закурить, но пачка оказалась пустой. Он смял ее и бросил на дорогу.

Впереди из проулка вывернул грузовик, покатил по улице.

— Эй, постой!.. — крикнул Миша, пускаясь догонять машину.

Но шофер не услышал. Машина скрылась за поворотом, и Миша не стал за нею бежать. Теперь он шел по следу машины, приминая сапогами выпуклый узор шин, отпечатанный посреди дороги.

За поворотом узор шин свернул во двор. Миша тоже свернул к высоким воротам. Он нажал на щеколду, но калитка была на засове. Тогда он встал одной ногой на столбик у забора, заглянул во двор, белевший от яркой луны. Увидев там фигуры людей, крикнул:

— Эй, православные, чего запираетесь? Закурить не найдется?

И потому что Толик, услышав его, застыл как вкопанный, потому что застыли в испуге его отец и мать, старший брат и братовая, Миша сказал:

— Папироски, спрашиваю, не найдется?

— Какой тебе папироски? Тебе чего надо? — зло спросил Толик. — А ну, слазь, не ломай забор!

— Да ты что, Толька, не узнаешь? — удивился Миша и, подтянувшись на руках, сел верхом на заборе.

— Слазь, говорю, — крикнул Толик. — Ну, живо, не то скину!

И тут Миша увидел то, чего сперва не заметил. Что машина подогнана к погребку, что верх у погребка снят, что борт машины откинут, что на земле под машиной постелено рядно, чтоб зерно не сыпалось на землю…

— Вот это да-а-а!.. — Мишка спрыгнул во двор.

— А, Мишка!.. Тьфу, черт, не узнал в темноте! — сказал Толик, идя ему навстречу. — Факт, не узнал… «Факт» было его любимое словечко, и он вворачивал его постоянно, к месту и ни к месту.

— Это ты ловко придумал, — усмехнулся Миша, проходя мимо Толика к машине. — Рожь помаленьку тащим?

— Все гребут, чем я хуже? — весело и как бы шутя ответил Толик.

Когда Миша очутился во дворе, домочадцев Толика как ветром сдуло — словно их и не было.

— Понятно, — уже хмуро сказал Миша.

— Брось, Мишка, хреновина все! Плюнуть и растоптать! — хлопнул его по плечу Толик. — Пошли в хату. Посидим, покалякаем…

— Не трожь, — Мишка стряхнул с плеча его руку. — Мы с тобой в конторе покалякаем, — сказал он и пошел к калитке.

— Вот ты как?! — похоже, удивился Толик. Он догнал Мишку, схватил за руку, едко спросил. — Продать хочешь?

— Боишься? — насмешливо сощурился Мишка. — А красть не боишься?

— Ах ты, гад!.. — выдохнул Толик и ударил Мишку кулаком по голове.

Мишка упал, увлекая за собой Толика. Они покатились по земле, дубася друг друга.

В сенях испуганно вскрикнула невестка Ольга.

— Цыц, дура! — приструнил ее отец Толика.

Он первым выскочил из сеней, и все родичи Толика стали проворно помогать ему накрывать погребок, поднимать борт машины. Мать Толика выкатила из-под навеса, где лежали дрова, мотоцикл, опрокинула его у забора.

И драка, и вся суматоха во дворе проходили так тихо, что с улицы ничего не было слышно.

Хотя Миша был сильнее Толика, но злость придавала Толику больше силы. Все же Мише удалось освободиться от него. Он отступил к сараю и, тяжело дыша, привалился к стене. Толик тоже вскочил на ноги, в руке у него блеснул нож. Он пошел на Мишку с ножом, а Мишка стал пятиться вдоль стены, пока не наткнулся на деревянную лопату, подпиравшую двери сарая. Он поднял лопату и огрел ею Толика. Тот пошатнулся и рухнул на землю. Тогда мать Толика страшным голосом закричала:

— Убивають!.. Люди добрые, спасайте!..

Продолжая кричать, она выбежала на улицу. Из будки, гремя цепью, с лаем выскочила собака. И сразу в соседних дворах тоже на все голоса забрехали собаки.

Мишка отшвырнул к забору лопату, опустился на козлы, стоявшие у сарая, и стал подолом разодранной рубахи утирать лицо и шею.

Во двор сбегались люди: заспанные, полуодетые. Толик уже сидел на колоде, обхватив руками окровавленную голову, а его мать, женщина седая и с виду добродушная, не жалея голоса, объясняла случившееся:

— Он чего надумал, бандюга? — размахивала она руками, указывая на Мишку. — Мотоциклу своровать!.. Думаешь, не слыхали, как поленья гремели? Может, и не слыхали б, так я Тольке как раз борща наливала. Он же всю ноченьку не емши ездит… Так, видали, что утворил?.. Ой, головочка моя!.. — прижимала она к себе голову Толика.

— Ах, паразит, судить его!.. Чуть мотоциклу не увел!.. — шумели вокруг люди.

— Побои снять — и в суд!..

— На кой ему мотоцикл? У него свой бегает…

— Главное, побои снять. А там припечатают…

Мишка сидел на козлах, слушал, как голосит мать Толика, и тоскливо улыбался тому, как глупо она выгораживается.

Участковый милиционер уже был здесь. Как многие мужики, он явился в нижней рубашке и галошах на босу ногу. Правда, галифе его перехватывал ремень, на ремне висела кобура, а на голове возвышалась милицейская фуражка, что вполне свидетельствовало о его должности. Участковый подошел к Мишке, сказал:

— Как же ты, Быховец, а?.. Мотоцикл и так далей… Из-за него человека хотел убить?