Геннадий Башкуев - Пропавший

Долгор дремала ка лавке возле фонтанчика. Она сразу же хотела пойти в милицию, но Жорик ее удержал. Он забыл дома паспорт, а с этим в столице строго: посадят до выяснения личности. Примерно так он объяснил старухе. Та поспешно кивнула — после утери денег она молилась на провожатого, обещавшего исправить ее оплошность.

Было тепло и сыро. Ревели клаксоны, шины шелестели по асфальту, кумачовые полотнища оттеняли строгую величавую красоту толстостенных зданий. Красивы были и люди, модно одетые и причесанные. Не обращая внимания на толчки, Жорик стоял на тротуаре, раскрыв рот, вдыхал как-то по-особому пахнущий московский воздух и слабо гордился, что и он тоже, пусть не самый лучший, но гражданин страны, у которой такая прекрасная столица.

Накупив у очкастой лотошницы теплых пирожков, довольный собой Жорик побежал обратно на вокзал. Со старухой было неладно. С пожелтевшим от страха лицом, что-то мыча, она тыкала в огромное, в два человеческих роста, расписание поездов. Его подпирал молодой негр в белом плаще, см ослепительно улыбался светловолосой девушке, прижимая к груди розовые ладони. Жорик пытался успокоить Долгор, уверяя, что черный человек ничего ей плохого не сделает. Но старая вновь стала твердить про милицию, и Жорик решился на крайний довод. Он подошел к негру, тоже прижал руки к груди и выразил солидарность с борющейся Африкой, как мог, заклеймил апартеид. Негр посерьезнел, сомкнул полные губы, гневно вращая белками, больно сдавил руку. Девушка успокаивающе коснулась рукава спутника.

Под бездонным потолком гулко расплескалось: «К сведению пассажиров…» Старуха приставила к уху ладошку.

Тщательно изучив расписание поездов, Жорик нашел то, что искал: «Березняки». Именно так, кажется, называлось то место, где, согласно извещению, потерялся след Матвея.

Перекусив на лавке пирожками, запив их у фонтанчика, они купили билеты на последние деньги.

В душном, битком набитом вагоне Жорика сморило. Он поудобней обхватил чемоданчик и захрапел.

Долгор безучастно смотрела в окно: она никогда не думала, что живет в такой огромной, необъятной стране. Электричка мчалась мимо ухоженных дачных домиков, заводских труб, каменных заборов, а перед глазами все еще были занесенные снегом безжизненные поля… У ней стыли ноги и кончики пальцев. Слезы стекали по морщинам: «Оёяа-е…» Найти человеческий след здесь — что увидеть в степи ветер!

Жорик очнулся от торможения, протер глаза. Поезд снова прикатил в зиму. На перроне было шумно. Толпилась молодежь. Веселые лица, вязаные шапочки, легкие куртки, лыжи на плечах. Жорик позавидовал беспечным лыжникам: у него ноша потяжелее. Взгляд скользнул поверх вязаных шапочек и пушистых веток под крышу маленького вокзала с эмблемой МПС, снег и тут приклеился к карнизу, к крупно нарезанным буквам.

Жорик пошевелил губами, разбирая название станции, а разобрав, задохнулся, застучал в окно.

— Березняки, Березняки!

Долгор вздрогнула — слово всплыло косой строчкой на стершемся извещении, — стукнула кулачком по стеклу: «Березняки! Мини хубун!»

Жорик сграбастал чемоданчик и старуху, растолкал пассажиров в тамбуре.

Снег вкусно хрумкал под кирзухами. Все было новым: каменный вокзальчик, мохнатые деревья, фонари, скамейки, водонапорная башня.

Жорик, оставив старуху, со стеснением в груди подошел к гомонящей, в ярком оперении стайке парней и девчат. Запнулся на ровном месте:

— 3-здесь была война?

Лыжники умолкли, завитушки девичьего смеха повисли в воздухе. Румяные, белозубые, голубоглазые, они ощупывали чужака с кепки до сапог.

— Ты что, дядя, с Луны свалился? — серьезно спросил широкоплечий парень, перебросив лыжи с руки на руку. Девушки захихикали…

Усадив старуху на лавку в пустом зале ожидания и наказав никуда не отлучаться, Жорик шагал по путям. Впереди горела рубиновая точка семафора, в нос бил креозотный дух. Ветер, подгоняя, холодил спину. За темной глыбой водонапорной башни слышался стук и звон. Бок башни был опален светом, значит, там кто-то есть.

Облитый желтым лучом человек в армейских галифе, сапогах, распахнув телогрейку, грузил в тачку уголь. Узкие блестящие рельсы уходили в раскрытую пасть башни, над воротами, освещая красноватую кладку и жирные угольные кучи, был укреплен прожектор. Кочегар не сразу обернулся на приветствие, сосредоточенно елозя лопатой. Жорик подошел ближе, подставляя лицо свету. Кочегар обернулся и — замер с лопатой, как памятник. В обоюдном изумлении таращились они друг на друга, наверное, одновременно помыслив о наваждении. Жорик хотел улыбнуться старому знакомому — «земляку», но тот бросил лопату, поднял короткий лом:

— Ни подходи! Слышь, не подходи!

Свет падал косе, оттеняя поллица — оно было страшно. Жорик понял: боится.

— Брось железку. Дурак, мне ничего не надо, — как можно спокойней сказал он и сделал шаг вперед.

— Не подходи! Зашибу! — «земляк» попятился, чуть не упал, лом звякнул по мерзлой куче угля.

— Что ж ты, брат во Христе, своего земляка, да?! — тонко выкрикнул Жорик и, ощущая холодок в груди, пошел на него.

«Земляк» размахнулся, взвыл, уронил лом и плюхнулся на угольную кучу.

Жорик присел рядом, помедлив, легонько толкнул в бок.

— Чего тебе? — глухо, не поднимая головы, сказал «земляк».— Ну… зови милицию… — он вынул из-за пазухи радиоприемник, протянул, не глядя. — Деньги!., нету денег…

— Дурак, — Жорик щелкнул колесиком, транзистор пискнул, передал штормовое предупреждение на завтра и на том, похоже, испустил дух. Жорик помолчал: глупо, в конце концов, обижаться на свое отражение.

— Ну, украли, украли у меня деньги! — не выдержав, вскочил «земляк». — Хмырь один напоил, гад!.. Ну?! Ударь, ударь, вот, лом возьми, ну?! Веришь?! У-у!

Жорик сдернул резинку с приемника и бросил на уголь плоскую батарейку. Полегчавший корпус протянул «земляку».

— На. Батарейку достань.

— Как это?! — оторопел тот. — Ты — мне? Вот это? За что?!

— За то самое.

— Врешь! В милицию заманиваешь! Не боись! Валяй! Вот он я, тут, с потрохами…

— Дурак, — сказал Жорик и поднялся.

— Не-ет! Ты погоди! — догнал его в темноте «земляк». — Ты… это… забирай свою тарахтелку! — Вдруг залился мелким бесом, словно в горле запрыгала горошина, засуетился. — А я тут разжился, ха! При кочегарке-то! Факт! Со вчерашнего вкалываю! Подменил одного, скопытился тут землячок… Сапоги вот дали… Хоть в армию счас! Местеч-ко — теплее некуда!

— А как же с этим… достоинством?

— Чего?

— Ну… Ты же запретил себе работать, — усмехнулся Жорик. — У тебя же этот… принцип!

— А-а, ты об этом… — почесался «земляк». — Хрен с ним! Ты-то каким ветром?

— Попутным… Я не один.

— Но?! Ты даешь!