Всеволод Кочетов - Избрание сочинения в трех томах. Том второй

Ну а если она пойдет и разыщет его где–нибудь на медпункте, — что тогда будет? О чем она ему скажет? И для чего?

Илья Матвеевич пристально смотрел на нее, молчаливую, встревоженную, подошел, взял руку, крепко пожал.

— С боевым крещением, Зинаида Павловна. Теперь уж полностью верю — кораблестроитель из вас выйдет. Да.

Зину хвалили, и кто — Илья Матвеевич!

Уже рассвело, когда Зина шла по Морскому проспекту к заводским воротам. Ветер, не ураганный, а все же еще студеный, резкий, разбрасывал полы ее пальто, старался сорвать платок с головы. Зине было холодно, ее знобило так, что начали постукивать зубы. И вдруг она забыла о холоде. Возле проходной стояли Василий Матвеевич, Алексей и он, Виктор, — неуклюжие в новых, сухих ватниках. Голова у Виктора была в бинтах, рука на перевязи. Он улыбнулся, заговорил:

— Вас ждем, Зинаида Павловна. Пойдемте–ка к нам, на Якорную, чай пить. Озябли? Сбрасывайте пальто, сбрасывайте. Все мокрое…

Зина почувствовала на своих плечах теплый широкий ватник.

5

В тот день, когда на восстановленном после гражданской войны заводе построили первый морской пароход, при спуске его на воду присутствовало почти все население Старого поселка. Не только строители корабля, не только их семьи, но были тогда среди них — старые рабочие это помнят — и участковый детский врач и работники аптеки, и парикмахеры, и продавцы из кооператива… А еще из города столько приехало народу!

Когда спускали второй пароход, ни парикмахеров, ни продавцов из кооператива к стапелю уже не пустили; но родственников не допустить было просто невозможно. Они лезли в завод через заборы, пробирались по прибрежным камням вдоль Лады, подъезжали к пирсам на лодках… Кое–кого заводская охрана задержала — главным образом старух и ребятишек. Старух — потому, что те никаких запретов признавать не желали и с гордостью рабочих матерей, не таясь, пришли на самые почетные, на самые видные места к стапелю; ребятишек — исключительно из–за ребячьей беспечности.

Задержать их задержали, да тут же и отпустили. Руководство завода увидело: складывается традиция, по которой день спуска корабля становится не только праздником на заводе, но и праздником в поселке. Нельзя было этого не понять. Корабль построен — перевернута еще одна страница жизни кораблестроителя, а следовательно, жизни и всей его семьи. Корабль — детище, корабль — кормилец и поилец, корабль — дело доблести и славы, прекрасное, совершенное создание рук мужа, сына, отца, — разве могут жена, мать, дочь остаться равнодушными и усидеть дома в такой день, когда это создание двинется в первое для него плавание.

Только во время Отечественной войны, когда приходили ремонтироваться боевые корабли, традиция была нарушена, и все понимали: так надо — надо беречь, хранить военную тайну. Но после войны на спуск очередного корабля вновь шли семьями, шли по именным пригласительным билетам, которые служили пропусками и в которых было написано: «Уважаемая Мария Гавриловна» или: «Уважаемая Агафья Карповна! Дирекция, партийный комитет и комитет профессионального союза работников судостроительной промышленности приглашают Вас…» Шли в лучших одеждах, как на первомайскую демонстрацию.

В который раз за свою жизнь, показав вот так пропуск вырядившемуся в парадную форму вахтеру, дяде Коле Горохову, выходила Агафья Карповна на заводский Морской проспект. Погода была скверная, как всегда в позднюю ноябрьскую пору. Моросил дождь, колючий, противный. Но Агафья Карповна надела свое выходное плюшевое пальто, повязалась белым оренбургским платком. Она шла в толпе одна, хотя в этот день на заводе были все ее родные — и Илья, ушедший из дому еще вчера утром, и дед Матвей, тоже не ночевавший на своей постели, и Алеша с Катей, и Витя, и Костя с Дуняшкой, которая потащила сюда и маленького Сашку, и Василий с Марьей, и сестра Наталья. Жалко, Антоши нет, не смог приехать, звонил по телефону, просил написать ему подробно–подробно, как спустят корабль. Ведь вот думал, что о постройке этого корабля напишет научную диссертацию, а получилось — без него тут построили, он на другом заводе поток налаживает. «Ну что ж, — говорит, отца с матерью утешает, — поточный метод буду защищать».

Агафья Карповна шла, осматривалась: что натворило наводнение? И не видно ничего, как будто ничего и не было. В проходах меж цехами прибрано, чистенько, порядок; стекла всюду сверкают — где новые вставили, где старые помыли.

Следов наводнения Агафья Карповна так и не нашла, зато удивлялась она на каждом шагу тем переменам, какие случились на заводской территории за последний год. И цехов прибавилось — до чего же длиннющие и высоченные стены сложили каменщики, какие воротища распахнули! И кранов стало больше, в какую сторону ни глянь — краны. А мелкие постройки — куда только они и подевались? Вновь подумала было об Антоше, да тут же стала думать совсем о другом: не любила, не терпела, стыдилась хвастовства даже в мыслях.

Агафью Карповну знали все старые рабочие и инженеры завода. С ней здоровались, ее пропускали вперед. Усач Бабашкин, кузнец, пожал руку, сказал: «Так и не подросла еще, Агаша? Затолкают тебя, махонькую–то. К трибуне, к трибуне держи курс». Но у Агафьи Карповны было любимое место — на фундаменте башенного крана. Она пробралась туда, встала на бетон и во всей красе увидела наделавший столько хлопот, вызвавший столько тревог и волнений, наклоненный к воде корабль с красным, как жаркий огонь, днищем и возле корабля — крохотную фигурку, которую сразу узнала в тысячной толпе. Илья Матвеевич размахивал рукой: не выспался, старый, изнервничался, а распоряжается как ни в чем не бывало. Он исчез ненадолго с глаз Агафьи Карповны и появился уже на капитанском мостике корабля; не видит ее, даже не смотрит в эту сторону, захлопотался. Там же, на корабле, расхаживает по палубе Алексей; передвигает какой–то ящик Костя.

Агафье Карповне было известно, что родные ее взобрались на корабль совсем не из любопытства, а на тот случай, если на воде обнаружится течь или еще какая–нибудь неисправность, — сразу чтобы отвести беду, где надо — заварить, зачеканить. У всех тут свои места. Вон и те, которые стоят внизу у кормы, у носа, под днищем, — все, как солдаты, на боевом посту.

Дождик утихал, крепче становился ветер с моря, пестрые мокрые флаги на башнях кранов щелкали, будто из ружей. Народ шумел, гудел, перекликался. И вот все сразу замолкло и замерло. С деревянной трибунки возле стапеля Иван Степанович махнул платком, наклонился, сказал что–то человеку в серой барашковой шапке. Тот пошел на командный мостик — и в громкоговорителях послышалось:

— Кильблоки долой!