Всеволод Кочетов - Избрание сочинения в трех томах. Том второй

— Вот, например, могу клепать.

— Это бросьте! — усмехнулся Алексей. — Я вправду спрашиваю.

— А я вправду и говорю. — Она подняла молоток с подмостей, осмотрела его: система знакомая. — Боитесь — что–нибудь испорчу?

— Руки себе испортите. А больше — что же?

— Ну, тогда пусть разогревают!

Зина не сомневалась в своем умении клепать. Она смело нажала курок, но, когда молоток затрепетал, забился в ее руках, как большая тяжелая рыбина — растерялась. Конец стержня заклепки пополз куда–то в сторону; будто масло, размазывался он по листу, и вместо аккуратной замыкающей головки получилась отвратительная лепешка.

— Что такое, в чем дело? — Зина поспешно выключила воздух и, перепуганная, взволнованная, оглянулась на Алексея. — Я не виновата, виноват ваш молоток… Фу, ерунда какая!

— При чем тут молоток? — начал было Алексей, но понял, что и в самом деле не девушка, пожалуй, повинна в неудаче, а именно молоток, а еще точнее — он сам, Алексей. — Верно, — сказал он и протянул руку, чтобы дернуть себя за галстук; галстука не было. — Верно. Не предупредил. Молоток у меня переустроенный. Кое–что я тут изменил в конструкции.

— Вы мне не говорите «кое–что»! — запальчиво перебила Зина, раздосадованная неудачей. — Говорите определенно — что!

— Она снова нажала на курок — и вторая заклепка пошла в брак. За второй — третья.

— Не беда, — утешал Алексей, — срубим.

Четвертую, пятую, десятую он расклепал сам в своем стремительном темпе.

Зина не отходила от него ни на шаг. Самолюбие ее было сильно уязвлено.

Так их, почти прижавшихся плечом к плечу, и застал Илья Матвеевич.

— С рабочим классом знакомитесь? — сказал он, когда Алексей выключил воздух. — Правильно, товарищ инженер, с этого и начинать надо.

При слове «инженер» Алексей удивленно и, как Зине показалось, неприязненно взглянул на нее. Глаза у него были хмурые. Зина почувствовала себя виноватой перед ним. Ее шутку по поводу специальности он расценил, наверно, как обман, как средство втереться к нему в доверие. Она не терпела недомолвок и недоумений, поэтому тут же попыталась объяснить Алексею, как и для чего возник этот пустяковый, в сущности, обман, но Алексей, постучав в стальной лист, уже подал знак бригаде, и слов стало не слышно за трескотней молотка,

Илья Матвеевич повел Зину в конторку, знакомиться с Александром Александровичем, о котором он сказал: «Знаменитый мастер!»

На пирсе Зина удержала его за рукав.

— Илья Матвеевич, я, кажется, обидела вашего бригадира. Вы не заметили?

— Какого бригадира?

— Ну вот, с которым мы сейчас клепали.

— Это же Алешка! Мой сын! С чего ему обижаться? Молод — зелен.

После вечернего гудка Зина, радостная, возбужденная, влетела в кабинет директора.

— Всё, Иван Степанович! Завод осмотрен, еще раз подумано, — буду работать на стапельном участке. И только там!

Начался разговор, который привел Зину в эту похожую на коридор мрачную неуютную комнату с длинным столом. Иван Степанович говорил долго, серьезно и убедительно. Он говорил о том, что молодой, энергичный, инициативный инженер заводу нужен, но не на стапелях, где специалистов вполне достаточно, а в бюро технической информации, которому руководители завода придают чрезвычайно важное значение, особенно теперь, в новых условиях.

— Я говорю это вам, Зинаида Павловна, как старший товарищ. Я прошу вас так поднять и поставить техническую информацию, чтобы в ваших руках сосредоточились все новинки кораблестроения, и не только судосборки, а и литейного дела, кузнечного, холодной обработки металлов, большой и малой механизации. Скобелев, буду откровенен, пока не обеспечивает нам такой работы. Бюро информации нуждается в сильном катализаторе. Этим катализатором, я уверен, явитесь вы. Недостаток вашего опыта восполнится избытком вашей энергии.

Каждое его слово было для Зины словом панихиды по ее несбывшимся мечтам. И вместе с тем они, эти слова, льстили самолюбию: с нею разговаривали как с подлинным инженером, которому поручали ответственную задачу и на которого надеялись. Она еще мотала протестующе головой, хотя уже чувствовала, что не устоит перед напором доводов Ивана Степановича и пойдет в бюро к Скобелеву — не навсегда, конечно, на время, но все же пойдет.

Даже и на время нелегко расставаться с мечтой. Зина сидела возле длинного стола, разглядывала шкафы и щиты с инструментами, старалась сковырнуть неподатливый клей с коленкоровой обложки альбома и почти не слышала того, что говорил Скобелев, который, заложив руки за спину, расхаживал по комнате.

— Я всегда удивлялся и удивляюсь, — говорил он скучно и назидательно, — тем извилистым путям, по которым судьба ведет человека. Вот вы, Зинаида Павловна Иванова, гордо заявили мне, Евсею Константиновичу Скобелеву, что у вас никакой потребности в моем обществе нет. Это было вчера. Сегодня же все переменилось. Вам не только придется терпеть мое общество, но и выполнять мои приказания. Вы — моя подчиненная, я — ваш начальник. Вам это понятно, надеюсь?

Зина медленно подняла голову и посмотрела на Скобелева долгим изучающим взглядом. Чтобы не видеть ее удивленных глаз, Скобелев сел за стол и принялся рыться в ящиках.

1

Поезд медленно вползал в ажурный туннель железнодорожного моста. Чемоданы давно были уложены, шляпы надеты; пассажиры стояли возле окон. Река горела внизу, озаренная вечерним солнцем. По ее сверкающей воде, наперерез поезду, шел буксир и тянул две осадистые баржи с кирпичом. Обгоняя поезд, к противоположному берегу мчался белый катер.

— Ну, вот и наш городишко! — сказал Антон, кивком указывая на дальний берег.

Спутник Антона быстро повернул голову, хохолок над его лбом, седой и задорный, как у Суворова, дрогнул, лицо приняло строгое выражение. За рекой открывалась панорама большого города. Белые здания, кущи деревьев, заводские дымы… Новая, незнакомая жизнь. Сколько раз за пятьдесят лет он, этот немолодой уже человек, въезжал вот в такие незнакомые города! Вспомнился вид Ростова с южного берега Дона, Киева с низменной левобережной поймы, Новосибирска через Обь… Много, много было городов, но каждый раз, завидев из окна вагона или с пароходной палубы такую панораму в седых дымах, Жуков чувствовал волнение. Он никогда не был экскурсантом, всегда в новый город он ехал работать, и всегда — по заданию партии.

— Михаил Васильевич! — окликнул Жуков, оборачиваясь к распахнутой двери купе. — Приехали!

— Уже? — ответил худощавый человек с лицом бронзовым, как у рыбака, поспешно запихивая в портфель папки с бумагами. — Сейчас выйду.

Над этими папками, разбирая, рассматривая эти бумаги, Антон Журбин, парторг ЦК Жуков и профессор Белов провели весь путь от Москвы до Лады — почти двое суток. В других купе играли в карты, в домино, пели песни, даже отпраздновали день рождения черноглазой девушки–студентки, ехавшей домой на летние каникулы, а в купе номер четыре только листали бумаги и рассматривали чертежи.