Иван Евсеенко - Заря вечерняя

А теперь этот запах стал доноситься и от моря. Утром еще, правда, куда ни шло, а к вечеру, когда водоросли прогревались до самого дна и бурая ноздреватая пена едва не закипала над ними, дышать было совсем нечем. Особенно мучилась Екатерина Матвеевна, привыкшая за долгую свою жизнь к свежему речному воздуху.

— Хоть сбега́й, — сокрушалась она иной раз.

— Похоже на то, — соглашался Афанасий, не зная, чем тут можно помочь.

А Володя по-прежнему похохатывал, носился на «Летучем голландце» с одного края моря в другой и при случае успокаивал Афанасия:

— Стихия, Афанасий Ильич, что поделаешь!

Делать действительно было нечего. Но вскоре Афанасий стал замечать, что стихия эта Володе тоже не очень нравится. Ряска и водоросли незаметно подобрались к самому гаражу, и Володе с каждым днем становилось все труднее спускать яхту на воду. Водоросли наматывались на трос, заклинивали лебедку, отчего «Летучий голландец» несколько раз чуть было не сошел с рельсов и не перевернулся. Но это бы еще ничего. Володю просто так не победишь! Вооружившись косой, он где с лодки, а где стоя по пояс в воде, скосил водоросли, и дело вроде бы наладилось.

Хуже было с Надеждой. Она уже ждала ребенка и никак не могла переносить затхлого болотного воздуха. Володя пробовал увозить Надежду далеко в море, где воздух был почище, но на волнах ее быстро укачивало, тошнило, и она возвращалась назад вся измученная и похудевшая.

— Скорей бы холода, — жаловалась Надежда Екатерине Матвеевне.

Но холода никак не наступали. Весь август был жарким и сухим. Надежда совсем извелась, стала проситься домой к родителям. Володя вначале, как мог, отговаривал ее, понакупил в дом всяких вентиляторов и даже собрался устанавливать какой-то аппарат, освежающий воздух, но потом почувствовал, что Надежде все это не поможет, и увез ее из Старых Озер.

Сидеть дома одному Володе теперь было скучно, и он, забыв на время яхту, ударился в рыбалку. Нагрузив лодку всякими снастями, Володя уплывал далеко в море, становился на якорь и рыбачил там иногда до самой полуночи. Афанасий тоже несколько раз ездил вместе с ним, хотя, признаться по правде, ловить удочкой он был не особенно большой охотник. Ну, еще зимой, когда нет никакой работы, посидеть над лункою можно, вроде бы как отдых. А вот летом — одно баловство, да и только. По крайней мере, в Старых Озерах так всегда считалось. Настоящих рыбаков на все село числилось человек десять, не больше. Рыбалка была для них не забавой, а такой же работой, как и любое другое крестьянское дело: косовица, например, или молотьба. Ловили сетями, вентерями; случалось, забрасывали даже невод, и никто ни о каких браконьерах слыхом не слыхивал. Браконьерничать начали недавно, когда весь город, не находя себе иного занятия, кинулся на речки и озера. Каких только снастей не напридумывали, и все на мелкую, не видавшую еще жизни и света рыбешку. При реке, правда, было еще терпимо, в Старых Озерах ловили рыбу в основном свои, староозерские рыбаки, а теперь прямо-таки какое-то нашествие началось! Едут на машинах, на мотоциклах, плывут на резиновых надувных лодках, идут пешком — и всем подавай рыбу. А где ее наберешься столько, пусть даже и море тут?!

Собираясь с Володей на рыбалку, Афанасий каждый раз с тоской смотрел на сеть и вентеря, которые теперь без дела догнивали в сарае. Можно было, конечно, тайно раскинуть их где-нибудь в укромном местечке, возле берега, проверить, есть ли в море настоящая рыба или только одни разговоры о ней. Но, видно, не бывать уже этому никогда. И дело тут вовсе не в том, что очень уж опасается Афанасий рыбнадзора (там тоже живые люди и с ними можно бы договориться), а в том, что по нынешним временам нельзя подавать подобного примера. Сегодня один Афанасий выедет в море с сетью и вентерями, а завтра, глядишь, все городские рыбаки позабудут свои удочки и примутся ловить бреднями и неводами.

В общем, пришлось Афанасию на старости лет переучиваться, вспоминать детство, когда он зоревал с удочкой возле церкви. Володя посмеивался над его неумением, обучал всяким приемам и наживкам. А уж он по этой части был мастер. То кузнечиков на берегу наловит, то пшеницы и гороха напарит, то замесит как-то по-особому с разными снадобьями и приправами тесто. А Афанасий только и знал, что ловить на дождевого червя да на ручейника, которого во времена его детства в реке было вдоволь.

Потихоньку, конечно, Афанасий приловчился, но соревноваться ему с Володей не приходилось. Пока Афанасий выудит две-три плотвички, Володя, глядишь, натаскает их с десяток. Возвращаются они домой с уловом, так Екатерина Матвеевна иной раз усмехнется Афанасию:

— Это тебе не на реке, когда и рыбник, случалось, едали!

Что было, то было! Поймает Афанасий с десяток карасей, и Екатерина Матвеевна тут же затевает печь рыбный пирог. А уж он у нее получался — дай бог всякому: и румяный, и пахучий, и без единой косточки внутри. Афанасий под него даже рюмочку водки выпивал. А теперь остались от этого рыбника одни воспоминания… Хотя, кто его знает, может, все еще и наладится, рыба в море подрастет, облюбует новые для себя места, и Афанасий не раз и не два порадует Екатерину Матвеевну настоящим уловом.

Размышляя так вот о разных рыбных делах, вспоминая реку, Афанасий иногда напрочь забывал о поплавке, о наживке. Володя сердился на него, выговаривал:

— Что ж ты, дядь Афанасий, ведь клевало!

— Может, и клевало, — отвечал тот и начинал суетиться возле удочек.

Так он однажды и вытащил увесистого долговязого окунька, ярко блеснувшего на солнце золочеными плавниками. Володя похвалил Афанасия: мол, вот это по-нашему, по-рыбацки. Афанасий и сам обрадовался неожиданной удаче: дни стояли по-прежнему жаркие, изнывающие — рыба ушла на дно и ни на какие наживки не откликалась.

Но радость Афанасия была недолгой. Снимая добычу с крючка, он вдруг обратил внимание, что окунек какой-то разморенный, сонный…

— Это он от жары, — предположил Володя, но потом взял окунька в руки и начал разглядывать повнимательней.

Окунек дышал тяжело, через силу, жабры у него были какими-то белесыми и рыхлыми.

— Может, притворяется? — опять засомневался Володя.

— Что-то не похоже, — ответил Афанасий. — Гляди, какой вялый.

— А это мы сейчас проверим.

Володя взял окунька за хвост и опустил его в воду. Окунек слабо шевельнулся, раз-другой повел плавниками, а потом начал переворачиваться вверх животом.

— Отпускай совсем, — посоветовал Афанасий.

— А вдруг уйдет?!

— Не уйдет! Отходил уже свое.

Володя разжал руку. Окунек тяжело шевельнул хвостом, но на живот не перевернулся, сил на это у него уже не было. Волна сразу подхватила его и понесла от лодки к берегу, раскачивая, будто мокрую набухшую щепку. Одна из чаек, которые неотступно кружились над лодками, кинулась было на дармовую добычу, но возле самой воды вдруг отпрянула от нее и круто взяла вверх. Афанасий немало подивился такому ее поведению, стал наблюдать за чайкой дальше, ожидая, что она сейчас развернется и со второго захода обязательно уж выловит окунька. Но чайка повернула совсем в другую сторону, к своим подружкам, которые, кажется, собрались лететь куда-то на берег.