Иван Евсеенко - Заря вечерняя

Иванька, уже прежний, веселый и неугомонный, по нескольку раз на день забегал к Александру Петровичу, жалуясь:

— Надо же такое! Только ведь собрались…

— Успеем еще, — успокаивал его капитан. — Куда нам торопиться?

— Да оно верно, — соглашался Иванька, но было видно, что ему не терпится скорее повести капитана на речку, показать обещанные места, которые в Старых Боровичах, несомненно, самые удачливые.

Дождались своего дня они только через неделю, когда небо немного просветлело и к ночи на нем то там, то здесь стали пробиваться неяркие еще звезды. Обрадованный Иванька прибежал к капитану поздно вечером, отлучившись на минуту с дежурства. Вдвоем они вышли на крылечко и, закурив по сигарете, долго обсуждали предстоящую рыбалку. Иванька суетился, говорил много лишнего, но, Александр Петрович терпеливо выслушивал его, безоговорочно признавая Иванькино превосходство в завтрашнем деле.

Уходить от капитана и скучать одному на дежурстве Иваньке явно не хотелось, и он все медлил, заводя разговор то об одном, то о другом. Расспросил Александра Петровича про звезды, как это моряки находят по ним среди ночи дорогу. Капитан все доходчиво объяснил Иваньке и даже определил, на какой широте и долготе земного пространства находится бревенчатый домик, возле которого они сидят.

Иванька отнесся к рассказу Александра Петровича с почтением, но все же заметил в свою очередь, что летчики тоже могут здорово ориентироваться по звездам, если того потребует случай.

На этом они распрощались до завтрашнего утра, и Иванька уже собрался уходить, беспокоясь за магазин и библиотеку, как вдруг откуда-то с другого берега реки донесся негромкий женский голос:

— Са-ша-а-а!

— Зовет кто-то, — остановился Иванька.

— Да, как будто, — неопределенно, но вместе с тем встревоженно ответил капитан.

А женщина, немного выждав, снова робко и даже как-то безнадежно позвала:

— Са-ша-а-а!

— Перевезти надо бы, — забеспокоился Иванька. — А то кого она сейчас дозовется.

Александр Петрович ничего вначале на это не ответил, а потом торопливо выйдя к речке, вдруг совсем неожиданно для Иваньки отозвался густым сильным голосом:

— Лиза?!

— Я! — донеслось с того берега.

Капитан кинулся назад к домику, взял в коридоре весло и на первой попавшейся лодке стал переправляться через речку.

Иванька, глядя, как он гребет в темноте по-морскому широко и ловко, растерялся, не зная, что же ему делать: то ли дожидаться Александра Петровича и женщины назад, то ли уйти к магазину?

Наконец он решился и пошел обходить строения, изредка оглядываясь на речку и ничего еще не понимая в поведении Александра Петровича.

А тот, подплывая к противоположному берегу, спешил различить в темноте Лизино лицо и фигуру, как будто боялся, что все это вдруг окажется обманом и его встретит сейчас совсем другая женщина.

Впервые Саша увидел Лизу на заречнянском лугу, где она помогала матери ворочать покосы. День был солнечный, жаркий. От недавно скошенной, привядшей травы исходил душный, горьковатый запах. Мальчишка, возивший женщинам воду, где-то замешкался, и они часто подходили к боровичанской бочке, спросив перед этим разрешения у работавшего на косарке Саши. Подошла и Лиза, по-женски подвязанная белой, выгоревшей косынкой.

— Попить можно? — остановилась она возле бочки.

— Пей, — ответил Саша.

Лиза открыла колышек, но вода не полилась. Видно, ее всю уже успели выпить. Лиза растерянно оглянулась на Сашу, что-то ремонтировавшего в косарке. Тот, заметив ее взгляд, оторвался от дела и предложил:

— Молоко будешь пить?

— Буду, — согласилась Лиза.

Саша повел ее по высокой, достигающей им почти до самого пояса траве к кусту лозы, под которым у него была зарыта бутылка молока и лежал обед. Он вытер бутылку травою и передал Лизе. Та начала пить, по-ребячьи высоко запрокинув голову, часто перекладывая холодную бутылку из руки в руку. В самом конце у Лизы не хватило дыхания — и она оторвалась от горлышка. Тоненькая струйка молока потекла у нее по подбородку, упала на траву и на платье. Лиза вытерла ее загорелой ладошкой и передала бутылку Саше, волнуясь, что выпила больше половины.

— Ничего, — начал ее успокаивать тот. — Пей сколько хочешь.

— Хватит уже, — отказалась Лиза.

— Приходи еще, — крикнул ей вдогонку Саша.

Лиза вдруг остановилась, поглядела внимательно вначале почему-то на женщин, а потом на Сашу и негромко пообещала:

— Приду. На косарке научишь?

— Научу, — заверил ее Саша, чувствуя в душе необыкновенную радость и тревогу. — Только приходи!

Она, и правда, пришла под самый вечер, когда заречнянские женщины уже начали собираться домой. Саша помог взобраться Лизе на косарку, долго рассказывал, когда и какие надо включать рычаги. Потом передал ей вожжи, а сам побежал рядом с косаркой, стараясь перекричать ее стрекотание:

— Ты не бойся! Кони смирные!

— А я и не боюсь! — улыбнулась Лиза.

С того дня они стали встречаться часто. Во время обеденного перерыва и после работы бегали в заросли дикой смородины, собирали там крупные тяжелые ягоды, то без меры веселясь и дурачась, то неожиданно замолкая при взгляде друг на друга. К осени, когда сенокос закончился, Лиза так же, как сегодня, приходила на берег речки и негромко звала Сашу. Он переплывал к ней на лодке, и они шли в луга по колкой, только что начавшей отрастать отаве, искали там по небольшим озерам кувшинки и лилии, уже сонные, свернувшиеся на ночь. Лиза плела из них себе венок и ожерелье и в этом убранстве была похожа на загадочную русалку, неожиданно вышедшую к Саше из озера.

А на следующий год Саша уже щеголял по Заречью в новенькой морской форме, рассказывал Лизе о море, о кораблях, а после кино или танцев уводил ее все в те же луга и по-мужски нетерпеливо целовал, доверчивую и притихшую. Все у них уже было как будто договорено. Через два года, когда Саша закончит училище, они уедут в Одессу или Севастополь. Саша станет плавать на кораблях во все края земли, а Лиза, тоскуя и переживая, будет дожидаться его возвращения.

Но получилось все по-другому. За Лизой неожиданно начал ухаживать недавно приехавший в село новый учитель. Лиза написала Саше, что все это несерьезно, что учитель ей совсем не нравится: ему тридцать лет, и он все время говорит лишь о синусах и косинусах. Но Саша, находившийся тогда на практике в первом заграничном плавании, не поверил ей и ответил очень обидным письмом. Вот, мол, как получается в настоящей жизни: не успел он уйти в море, как Лиза уже завела себе другого. Чего же тогда ожидать в будущем, когда Саше придется плавать по восемь-девять месяцев в году?! И еще в том письме было много незаслуженных упреков, обид и ревности. А в самом конце целая страница о том, что Саша не очень-то и нуждается в Лизином ожидании и верности, что у него и в Одессе, и здесь за границею есть много знакомых женщин, с которыми ему не так скучно, как с Лизой в деревне.