Иван Евсеенко - Заря вечерняя

— Ты чего с ним так?! — упрекнула Афанасия Екатерина Матвеевна, когда Николай снова смешался с толпой начальства.

— Как?

— Ну неласково, что ли. У него ведь праздник сегодня, веселье…

Спорить с Екатериной Матвеевной Афанасий не посмел. Он и без нее хорошо понимал, что не надо бы сейчас портить Николаю настроение, обижать его, но ничего с собой поделать не мог: тоска по лугам, по реке опять навалилась на него с прежней силою, опять заставила вспомнить и речные здесь разливы, и шуршание камышей, и полеты ласточек-касаток, и деревенские гуляния возле тополей на отцовских качелях…

— Ладно, помиримся, — пообещал он Екатерине Матвеевне и повлек ее в толпу подальше от машин и трибуны.

Праздник разгорался по всему побережью, одно зрелище сменялось другим. Но Афанасий и Екатерина Матвеевна чувствовали, что все ждут какого-то особого, главного события, теснятся к набережной.

И вот оно началось… Из-за моста вдруг показалась целая флотилия морских ни разу не виденных здесь шлюпок. На первой, по-смешному разрисованный и украшенный сетями, стоял с трезубцем в руках морской царь Нептун в окружении целого сонма русалок и водяных. Время от времени он оглядывался на свое войско, плывущее в других лодках, угрожающе стучал трезубцем о дно шлюпки и зачем-то по-морскому призывно рокотал:

— Ого-го-го!

Эхо несло этот рокот далеко в море, пугало вьющихся над парусами чаек, сзывало на праздник народ с прибрежных, теперь уже морских деревень.

— Сейчас будет посвящение моря, — пояснил кто-то знающий в толпе.

— А как это? — заволновались старушки и женщины, теснившиеся возле самого берега.

— Известно как, — хохотнули в ответ мужики, — живою водой!

Женщины заулыбались, а старушки принялись грозить мужикам костлявыми, негнущимися пальцами, но не обидно, а с весельем и пониманием, как и полагается на празднике.

Шлюпки между тем уже почти подошли к берегу. Из них, потешая народ, прыгнули в воду и поплыли к причалу десятка два мальчишек, размалеванных темно-коричневым морским илом. Они барахтались в воде, ныряли и выныривали между лодок, веселили толпу своими смешными в подтеках ила рожицами и все время старались попасться на глаза Нептуну. Но он, как и полагается морскому царю, не обращал на их озорство никакого внимания.

— Сейчас начнется, — опять шепнул кто-то в толпе.

Но его тут же заставили замолчать, отодвинули куда-то в задние ряды. Все и без этого шепота чувствовали, что Нептун с минуты на минуту начнет говорить. Он уже сошел на берег и медленно разворачивал громадный свиток, который преподнес ему один из подручных. Толпа замерла в каком-то изнурительном напряженном ожиданий. И вот над ее головами, над синеющим до самого горизонта морем понеслись громогласные слова морской клятвы:

— Отныне и на веки вечные, — гремел, низко припадая к микрофону, Нептун, — быть здесь моим владениям!

Толпа передохнула, колыхнулась поближе к берегу и опять замерла, готовая слушать дальше. Но тут случилось самое интересное и неожиданное. Русалки и водяные дружно, на одном дыхании повторили вслед за Нептуном:

— Отныне и на веки вечные!

И тогда толпа, должно быть удивляясь сама себе, тысячеголосо и неостановимо грянула:

— На веки вечные!

От этого крика испуганно взвились над парусами чайки, на минуту замолчали игравшие где-то на том берегу возле Старых Озер оркестры, взметнулись на ветру поникшие было флаги и вымпела.

А Нептун уже снова припал к микрофону:

— Все живое, — вещал он дальше, — рыбы, звери и птицы, отныне подчиняются мне!

Русалки и водяные тут же повторили за ним:

— Все живое: рыбы, звери и птицы…

Толпа минуту поколебалась, а потом не выдержала и закричала еще сильней, еще клятвенней, чем в первый раз:

— Отныне подчиняется мне!

— Все деревья, травы и земли! — гремел Нептун.

И опять толпа, сливаясь в один голос с голосами русалок и водяных, поклялась:

— Все деревья, травы и земли!

— Все поселки, деревни и весь город!

— Все поселки, деревни и весь город! — стонала в ответ толпа.

— Может, поедем домой? — неожиданно склонилась к Афанасию Екатерина Матвеевна.

— Поедем, — ответил Афанасий, чувствуя, что больше у него нет никакой силы смотреть на все это представление. Тут и без клятвы, и без присяги ясно, что коль уж море — так на веки вечные…

Афанасий и Екатерина Матвеевна с трудом выбрались из толпы и пошли к автобусной остановке. Веселью этому, судя по всему, не будет ни конца ни краю.

Автобус подошел быстро, и они, перемучившись кое-как в тесноте, вскоре оказались в Старых Озерах.

Возле своего дома Афанасий и Екатерина Матвеевна присели на старенькой своей расшатанной лавочке и стали ожидать возвращения стада, слушая, как шелестит на ветру листьями Николаев тополек.

Утомленное праздничным днем солнце осторожно и медленно клонилось к западу. Раньше оно всегда скрывалось в лугах, в травах, а теперь, коснувшись краем воды, начало тонуть в ней, прямо на глазах остывая, превращаясь из огненно-белого в розовое, закатное. Вода вокруг солнца тоже зарозовела, от нее дохнуло на берег прохладой и тишиной, которых так не хватало сегодня днем. Потом над морем, совсем уже по-ночному, глухо и пугливо прокричали чайки; последний краешек солнца прощально качнулся на волнах и погас. Темнота стала наползать на город, на Старые Озера, скрывать и убаюкивать все вокруг…

А на том берегу все еще шумело праздничное гуляние. Оно длилось почти всю ночь. Долго еще неслись от берега к берегу крики и песни, не умолкала музыка, Старые Озера то и дело освещались ярко-желтыми ракетами, которые кто-то невидимый запускал в городе…

Афанасий никак не мог уснуть. Он часто подходил к окошку, смотрел на озаренные этими ракетами море, слушал дальнюю веселую музыку и все думал и думал о том, как же теперь будет складываться в Старых Озерах жизнь и у него, Афанасия, и у других староозерских жителей?..

Поначалу эта жизнь складывалась вполне даже сносно. Как только отшумел, отсалютовал над Старыми Озерами праздник, так она стала постепенно налаживаться, входить в берега, обыкновенная, трудовая, ничем как будто особенно не отличающаяся от прежней, речной. Теперь никто уже не удивлялся ни шумливой морской волне, которая нет-нет да и вздымалась, бушевала на месте прежних лугов, ни чайкам, ни прогулочным пароходикам, снующим из одного края моря в другой. Кое-кто из деревенских мужиков, шоферов и трактористов, прельстился даже было на морскую службу, пошел плавать механиками на этих самых теплоходиках, но вскоре вернулся назад. Работа на море оказалась и малоденежной, и слишком суетной. Володя посмеивался над неудачниками, при случае задевал их: