Владимир Коренев - Амгунь — река светлая

«Это потом, — размышлял Путинцев, покачиваясь на высоком мягком сиденье, — это потом, а вначале нужно пробиться нам. Черт знает, что преподнесет нам перевал».

— Что тебе на Кубани не сиделось? — повернулся он к водителю.

— А что? — глянул в его сторону Бурматов.

— Так. — Путинцев зевнул. — Просто.

Бурматов ухмыльнулся каким-то своим мыслям.

— Заработать приехал, — не сразу сказал он и снова ухмыльнулся.

— Ну и как, доволен?

— Не обижаюсь. Тот месяц неплохо вышло, а дальше посмотрим. Небось и этот переход не задаром идем.

— Не задаром, — вздохнул Путинцев и замолчал, уткнул подбородок в воротник полушубка. Он подумал, что нелегко дается Бурматову хороший бамовский заработок. А еще думал, что не только это должно бы привлекать Бурматова, классного водителя и, в сущности, еще молодого человека, к БАМу. Не только деньги, а еще, и…

— Сколько детей у тебя? — опросил он, искоса изучая чисто выбритое, крепкое лицо водителя.

— Пацанка. В школу только пошла.

— А у меня никого нет, — неожиданно для себя самого пожаловался Путинцев и почувствовал, как горечь комком подкатила к горлу. Он никогда не рассказывал о своей несложившейся семейной жизни. Он и себе-то редко позволял вспоминать о ней. И сейчас он резко оборвал себя едва ли не на полуслове.

И стал излишне внимательно рассматривать покрытую снегом дорогу — старый, давно заброшенный зимник. Зимник как зимник, а на асфальт они, отправляясь через перевал, и не рассчитывали. «Если и дальше пойдет так, — прислушиваясь к ровному гулу мотора, подумал Путинцев, — то к вечеру, даст бог, будем на месте. И чего нас пугали этим зимником?» «Нет, не пройти вам», — мысленно передразнивал он старика связиста, у которого они расспрашивали дорогу. Просто старик не знает возможностей нашей техники. А под этим капотом триста лошадей — целый табун! Вот только сложнее, если наледь…

С наледями ему пришлось познакомиться еще в семьдесят четвертом году, в первую бамовскую зиму, и он хорошо усвоил коварный нрав вод, выжатых из-под земли адским морозом.

«Ничего, — подумал он, — если не дойдем сегодня, дойдем завтра, послезавтра, а ночевать можно у костра. Наведем побольше костер, еще и жарко будет».

— А снегу много, — прервал его мысли Бурматов. — На перевале, наверное, метет. Сядем, чего доброго…

— Будем копать. — Путинцев не отрываясь смотрел вперед. Он заметил, что дорога запетляла, потянула в гору — начался перевал. Он повторил больше для себя;— Будем копать.

— У речки название чудное — Бродяжка! — Бурматов переключил скорость, пошел на пониженной, чтоб ходом взять подъем. — Чего только не придумают: Бродяжка! — повторил он, заметив, что командир не слушает его.

— Петляет речка, вьюном идет, оттого и назвали. — Путинцев вывернул шею, заглядывая в заднее оконце: машины шли одна за другой, точно связанные. Колонну замыкал «Магирус» Кошкарева, напирая на впереди идущего, чуть ли не натыкаясь бампером в рифленый кузов.

«В середину бы его надо, балабола, — запоздало, с сожалением подумал Путинцев, — чтоб и сзади и спереди держали. А теперь что ж, здесь не разъедешься…»

— Вот балабол! — выругался он.

— Кошкарев-то? — угадал Бурматов. — Ветер в голове у него свистит. Медаль ему хочется получить за строительство. Ребенок, че-сло! Спит, наверно, и видит себя героем.

Хмурое, жесткое лицо Путинцева вдруг стало мягким и добрым от улыбки, тронувшей его обветренные, шелушащиеся губы.

— А что, — сказал он, — это же неплохо…

Он представил себе круглое с рыжими веснушками лицо Кошкарева, увидел его озорные, бесшабашные глаза:

— Это неплохо.

Он хотел сказать другое, что, во всяком случае, это лучше, чем погоня за длинным рублем, но оставил при себе эти злые слова… «Не торопись с выводами, — сказал он себе, — лучше посмотри на себя. Сам-то ты зачем здесь и кому ты нужен?..»

Сейчас, когда он остался один на всем белом свете, с тех пор, как похоронил мать и ушла от него жена, так и не родившая ему ни сына, ни дочери, он не лукавя мог себе сказать, что у него в этой жизни остались только мосты, мосты, которые он сделал и которые предстояло еще навести. Их на новой трассе на его долю могло достаться не меньше десяти. И это его радовало. Для него было совсем неважно, в какой глуши придется ему их строить. Его считали деловым, способным инженером, он знал это и, не лукавя перед собой, таковым себя и представлял. Иначе и не могло быть.

Жена ушла от него не сразу и не потому, что была ветреной или вздорной, а потому, что устала ждать его, чувствуя, как уходит молодость. Даже находясь рядом с ней, он был далек от нее. Он и во сне строил свои мосты. Нет, эту женщину он не винит. Просто ему больно. И очень не хватает ее.

Он вздохнул, подумав: «Да, не хватает, черт побери!..»

— Ничего, — глянул на него Бурматов, — пробьемся!

Он по-своему понял вздох Путинцева и по-своему решил успокоить его. Путинцев грустно улыбнулся:

— Надо, Бурматов, надо.

Он даже не допускал мысли, что его колонна может вернуться с полдороги. Разумеется, ничего страшного в том, что этот маленький, из пяти машин, десант вернется назад, не преодолев перевал, — тут же будет послан другой, усиленный более мощной техникой, но уже никак нельзя будет вернуть потраченного на пустой рейс дорогого времени.

Путинцев посмотрел на часы и нахмурился. Часы показывали полдень, а десант только вышел на перевал. К тому же, чем выше поднималась дорога, тем глубже становился снег, тем больше падала скорость машин и натужнее гудели моторы.

— Что-то не видно заднего, — прервал невеселые думы Путинцева Бурматов и, открыв дверцу и высунувшись из кабины, оглянулся назад.

— Не видно что-то…

Путинцев и сам уже увидел, что они оторвались от колонны, ушли вперед.

— Что могло случиться? — опросил он Бурматова. Тот пожал плечами:

— Бог их знает. Как бы не Кошкарев чего…

«Начинается, — с тоской подумал Путинцев, не слушая Бурматова, обеспокоенный отсутствием машин и тем, что уходит драгоценное время. — И я хорош, — обругал он себя, — размечтался, вместо того чтобы наблюдать за колонной».

— Стой здесь, — сказал он Бурматову и спрыгнул на дорогу, пошел, увязая в рыхлом снегу, навстречу машинам. Идти было трудно, Путинцев скоро вспотел, а машин все не было видно, и он все больше тревожился.

Он остановился, перевел дыхание и прислушался, надеясь уловить работу моторов, но услышал только рокоток бурматовской машины да как ссыпался снег с лапы ели, которую он задел плечом. Путинцев сдвинул шапку, надеясь так лучше слышать, придержал дыхание, но все было тихо. Машины появились неожиданно — вынырнули снизу, пропали за поворотом и снова появились уже впереди Путинцева и шли ходко, желто посвечивая фарами, оставляя за собой вихри снежной пыли, — все четыре машины. И весь их вид, их мощный слитый рев, хорошая скорость и упрямая тяга вверх обрадовали Путинцева, и прежняя уверенность вернулась к нему.