Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.

Хорошо, что дядя не расслышал ее вопроса. Она в самом деле хотела работать вместе с Володькой. Теперь он больше не появится в этом доме ни под каким видом.

— Для чего сбываются мечты? — неожиданно спросил Иван Егорович.

— Мы этого не проходили! — весело ответила Ирочка.

— Никто не проходил! — веско сказал Иван Егорович. — Никто не знает. Вот беда.

— Что это, дядя, ты такие сложные вопросы задаешь?

Иван Егорович не ответил.

— Ты этого парня давно знаешь? — как бы случайно спросил он.

— Совсем не знаю.

— Ну, ну… — усомнился Иван Егорович.

— Второй раз вижу.

— Какое же твое мнение?

— Обыкновенный… Слишком обыкновенный.

— А ты мечтаешь о необыкновенном?

Теперь не ответила Ирочка. Да, она мечтала о необыкновенном, о том самом мужественно–великолепном и неопределенно–голубом, которого ждала со школьных лет. Должен же он был когда–нибудь прийти!

— Мечтай, мечтай… Когда мечта сбудется, спросишь у дядьки: «Для чего сбываются мечты?»

Ирочка опять отделалась шуткой:

— Я маленькая… Ничего еще не понимаю.

— Не ври, не ври!

— Честное слово!

— Не ври мне, девочка. Прошу тебя, даже умолять буду… Только не мечтай ни о чем необыкновенном, этаком неземном. Ты ведь умная.

— Я и не мечтаю, — соврала Ирочка. — А тебе он как?

— Настоящий парень как будто…

— У меня, дядечка, это первое знакомство! — горячо сказала Ирочка. — Такая досада, что он пошел за четвертинкой!

Дядя исподлобья глянул на Ирочку и молча зажег свет.

— Ничего, — сказал он в раздумье. — Присматривайся. Надо, чтобы и так и сяк.

Раздался звонок. Ирочка побежала открывать. Но пришла Нина Петровна.

— Был кто–то чужой. — Она определила это по запахам. — Накурено, как в пивной!

Не взглянув на Ивана Егоровича, она пошла на кухню. Ирочка объяснила ей, отчего накурено. Пришел мастер, с которым она познакомилась в день переезда. Ирочка думает пойти работать в его бригаду. Тут было столько же фантазии, сколько правды. Идея Ирочки неожиданно понравилась Нине Петровне. Поэтому она вернулась с кухни в хорошем настроении.

— Слыхал? — не поздоровавшись, спросила она.

— Да… А что?

— Как что? Ирина на черную работу хочет пойти.

— На какую?

— Вы же тут договаривались.

— Договаривались… Да. — Он выпутывался, чувствуя, что Ирочку надо выручать. — Но еще не договорились. Ты одобряешь?

— Пусть, пусть… — Очки, которые как будто воспринимали выражение ее глаз, холодно сияли. — Я сама его просить буду. Ирке полезно. Жизнь надо начинать с черного.

Иван Егорович посмотрел на жену с печалью. Милая сподвижница! Друг жизни! Скажи что–нибудь мужу в знак примирения! Или продолжай сердиться. Хоть бы отчитала, что так глупо уехал и три дня скрывался! Спросила бы, почему. Ведь мог и умереть. Но она всегда вела себя так, если считала, что права. А так как она всегда считала, что права, то и вела себя всегда так. Она и виду не подала, что заметила в лице его перемену после болезни.

— Я рассаду привезла. Придется тебе поехать на дачу. А то пропадет рассада. — Она сказала это так, будто он не вернулся только что с дачи. Вот как она умела вести себя с ним!

— Хорошо! Поеду. Попозже.

Вернулся Володька. Нина Петровна встретила его приветливо. Его извинения она пропустила мимо ушей. А извинялся Володька в том, что принес вместо четвертинки пол–литра. Она стала расспрашивать парня о его работе. По тому, как радушно она им занималась, Иван Егорович понял, что ей очень приятно устроить Ирочку на эту тяжелую и грязную работу.

— Погодите. Не решайте без нее.

Он побежал на кухню.

— Кто такую глупость выдумал? — закричал он там.

Ирочка снимала с газовой плиты сковородку.

— Какую, дядя?

— Работать по этой… по очистке.

— Я придумала.

Она независимо прошла в комнату, неся перед собой сковородку с жареной картошкой.

Иван Егорович был возмущен. Чернорабочая! Ирочка пойдет в чернорабочие!.. Он был уверен, что женский труд на подобных работах будет запрещен. Терпим, пока не подоспела механизация, пока не хватает рабочих рук. Зачем же Ирочке на эту грязную, лишенную перспективы работу? Жена совсем с ума сошла. Чем старее, тем сумасброднее. Не любит племянницу, пусть. Она никого не любит. Но зачем же молодой, нежный цветок… Он не знал, что сказать про этот нежный, молодой цветок, который на его глазах хотели зарыть в землю.

Иван Егорович вернулся в комнату и сел на свое место. Ирочка смеялась. Но больше всего поразило его то, что смеялась и Нина Петровна. Обе они смеялись над тем, что его так ужаснула черная работа.

Он с обидой вздохнул.

— Валяйте, валяйте… Извиняюсь. — Последнее значило, что в душе он обругал их очень сильно.

Володька тоже посмеивался, но внутренне был чем–то озабочен. Это «что–то» еще не было ясно ему самому. Его ничуть не рассмешил протест Ивана Егоровича. Она, эта девчонка, мало понимает. «Не боюсь, не боюсь». А сама не знает, чего бояться и чего не бояться. Он косил глаза на ее плечи, руки. Нет, не хватит силенки. Девушкам у них не дают работать наверху. Они очищают гранитные набережные, каменные ограды. Снаряд, который у них называют «Туточкой», Ирочке не по плечу. При полной нагрузке с воздухом он тянет до сорока килограммов. У самого Володьки плечи и руки — хоть в боксеры записывайся, да и то… А на подсобке работать совсем уж нетолково. Размышляя о всем этом, Володька в конце концов поймал себя на мысли о том, что Ирочке просто не идет, именно не идет та самая профессия, которая шла ему, Володьке, и которую он, в сущности, любил. Этим он и был озабочен. Не то придумали. Если бы, скажем, она считалась его невестой, он ни за что не согласился бы. Не твое это дело, Ирочка.

Хозяйка подняла рюмку. Будучи человеком медицинским, она резонно считала, что в малых дозах алкоголь полезен человеку.

— За это… — сказала она, придавая своему глухому голосу радостный оттенок, — за это… Ну, как там называется ваша работа?

— Понятно, — кивнул Володька.

Иван Егорович выпил с оскорбленным видом.

— Валяйте, валяйте…

Ирочке стало безумно весело. Те угли в глазах, что зажгло ей солнце, горели и плавились, восхищая Володьку. Ирочка говорила громко и торопливо, как говорят перед отъездом:

— Дядя, чего ты сердишься? Ты же всю жизнь учил меня не бояться никакой работы! Ты сам устраивал меня на шинный завод. Положим, у меня слабая грудная клетка. Но я же буду вечно на свежем воздухе.

— Валяйте, валяйте, — упорно повторял дядя.

Вдруг Ирочка заметила, что Иван Егорович с тех пор, как вернулся, ни разу не закурил.

— Дядя! — с озорством воскликнула она. — Что с тобой? Ты ни разу не закурил. И даже не рассказал мне, как ты жил один на даче. Скажи, ты накурился?