Юозас Пожера - Рыбы не знают своих детей

И всегда встречал его Аверко не как подчиненного, а как долгожданного гостя, часто и сам навещал лесничество Винцаса, и уже во дворе раздавался его голос:

— Ну, лесничий, ставь на стол свои соленые боровики.

Поэтому Винцасу показалось странным, что сегодня директор встретил его сдержанно, почти холодно. Столкнулись они в узком коридоре конторы, где и разминуться трудно. В другом месте, наверно, он бы и не остановился, шел и прошел мимо — такой равнодушный и чужой, но в тесном коридорчике деваться было некуда, пришлось задержаться. Но руки не подал, а только как-то странно спросил:

— Значит, приехал?

— Приехал, директор.

Помолчал, о чем-то думая, затем с прохладцей в голосе велел:

— Иди в мой кабинет, подожди.

«Наверно, из-за Стасиса гневается, — подумал Винцас. — Наверно, его тоже немало таскали, не посмотрели, что директор. Тем более — ты директор, вот и отвечай за своего лесника: почему ушел к лесным, какого черта искал там? Да и сам ты чего стоишь, если твой брат к врагам бежит? Наверняка директор так думает. А как иначе ему думать, когда такое творится. Может, и вызвал только затем, чтобы сказать: иди ты на все четыре стороны, не нужны мне такие лесничие. И ничего ему на это не скажешь, никому не пожалуешься». Такое время. Каждый боится, каждый смотрит, лишь бы подальше от тех, которые хоть малость стакнулись с лесными, лишь бы его самого не заподозрили и не взяли за шкирку, как нашкодившего щенка. А Стасису было на все наплевать. Сколько ему говорилось, сколько объяснялось — и по-хорошему, и со злостью, на все он наплевал. Даже и в тот последний раз, у старой березы, когда говорил ему, чтобы бросил все и уезжал обратно в город, когда прямо-таки умолял пожалеть Агне, их всех, он рассмеялся в глаза: «А что ты мне сделаешь, если не послушаюсь? Властям предашь?» Видать, ему и в голову не пришло, что не только судом власти можно наказывать. Ясно, он не подумал об этом. Ему, наверно, казалось, что и на сей раз все кончится словами, как кончалось раньше. Если бы подумал иначе — неизвестно, кто из них лежал бы сегодня на песчаной горке. Но ему было на все наплевать. Над самыми серьезными словами он только насмехался. Даже на угрозы плюнул да еще послал подальше. Как молокосос, радовался висящему на плече автомату да издевался: мол, что ты мне сделаешь. Ни об Агне, ни о них с Марией, даже о своей жизни не подумал… За легкомыслие всегда приходится расплачиваться. И за свои преступления тоже. Раньше или позже. А ему казалось, что разговоры останутся разговорами…

Вдруг открылась дверь кабинета — и вошел Аверко, а за ним второй мужчина, при виде которого похолодело сердце. От таких встреч добра не жди. Впервые, когда заем собирал, потом на похоронах Стасиса, а теперь вот опять. «Слишком часто», — подумал он, а Аверко сказал:

— Вот приехал.

Толстяк был в светлом костюме, воротничок рубашки расстегнут — не подумаешь, что военный. Да еще какой!

— Здравствуйте, товарищ Шална, — пожал руку так, словно пытаясь выразить что-то, известное только ему одному.

— Так я вас оставлю, — то ли предложил, то ли спросил Аверко, но все еще стоял посреди кабинета такой хмурый, какого никогда прежде не доводилось видеть. И только когда толстяк кивнул головой, директор повернул к двери и уже с порога еще раз бросил взгляд, в котором было и удивление, и приговор, и сочувствие — все сразу. Плохи дела, если на тебя смотрят такими глазами.

Когда в коридоре затихли шаги директора, толстяк сказал:

— Пора нам поближе познакомиться, товарищ Шална. Моя фамилия Буткус. Простите этот вызов сюда, но, думаю, сами понимаете, что, в силу некоторых обстоятельств, так лучше, чем мне ехать к вам. Правда?

Винцас пожал плечами — поступайте как знаете, это меня не касается. «Очень уж скверное начало. Слов много, и все такие интеллигентные, ласковые, что добра уж точно не жди. Когда так мягко стелют — жестко спать будешь».

— Почему вы молчите?

— Мне все равно.

— Нет, так будет лучше. Увидели бы меня у вас — и пошли бы догадки, ведь от людских глаз не спрячешься. А нам с вами разговоры не нужны, правда?

«Вишь, снова как с большим барином разговаривает. И за себя, и за меня, словно с дружком или сообщником, с которым все заранее условлено, и только остается подтвердить это. И куда он повернет, если так начал?»

— Должен предупредить вас, товарищ Шална, что все, о чем мы здесь будем беседовать, должно остаться в строжайшей тайне. Ни один человек не должен знать о нашем разговоре, чем бы он ни закончился. Вы понимаете?

— Понимаю.

— Согласны с таким условием?

— Согласен, — буркнул он, хотя ничего хорошего не ждал.

Буткус устроился в уголке потертой софы, положил рядом с собой пепельницу, достал коробку «Казбека» и долго мял между пальцами папиросу, наверно прикидывая, с чего начать. Молча протянул папиросы и ему, но Винцас отказался. Неизвестно почему, но с каждой минутой росла, набухала неприязнь и враждебность к этому человеку, который все это время играл с ним, как кот с мышкой. Охвативший вначале страх куда-то исчез, а вместо него все накапливалась враждебность.

— Буду говорить откровенно. Думаю, вы тоже?

— Постараюсь, — буркнул Винцас, роясь в карманах в поисках курева.

— Хорошо, — сказал Буткус. Чиркнул спичкой, прикурил папиросу, затянулся несколько раз и снова заговорил: — Ваш брат Стасис был нашим человеком. Я вам уже говорил об этом. Еще осенью прошлого года он, как молодой коммунист, получил задание выехать в деревню. Должен сказать, он на это задание посмотрел серьезно, понимая всю опасность и ответственность. Дело облегчало и то, что Стасис Шална мог уехать, не вызывая ненужных подозрений. Он уехал на родину, а конкретно — к вам. Мы знали, что в ваших краях действует вооруженная банда, которая терроризирует и убивает людей, положительно настроенных к Советской власти. Не мне вам рассказывать об их кровавых делах. Вы не хуже меня знаете. Вот так. Откровенно говоря, и милиция, и отряды народных защитников очень неудачно боролись с этой бандой. Тем временем некоторые молодые мужчины, призываемые на службу в Советскую Армию, будто сквозь землю проваливались. Ясно, что уходили в лес и связывались с бандитами. Надо сказать еще и то, что банда не была одинокой, она поддерживала связь с другими группами. Вот мы и решили пристроить к ним своего человека, который не только собирал бы сведения, но и, главное, помог бы нам взять членов банды, в особенности — главарей. Вот вкратце какая задача была доверена вашему брату, товарищ Шална. Не знаю, рассказывал ли он об этом вам или ничего не говорил, но свою задачу выполнял тонко и довольно удачно. Выжидал, никуда не лез, пока лесные сами его не нашли и не вовлекли в свой отряд. Все было сделано с умом. И вот когда осталось, можно сказать, сделать последний решающий шаг — на тебе, такая трагическая развязка! Что вы об этом думаете?