Вера Солнцева - Заря над Уссури

— Пусть и они по цепочке дальше передадут: партизан предупредят. Не дойдет до них наша весточка — могут каратели их врасплох взять.

В погожее летнее утро каратели двигались в боевых порядках на беззащитную Темную речку.

Не ведая, какой смертный страх шел на родное село, Лерка чуть свет прибежала к Варваре Костиной подомовничать. Забот и хлопот — полон рот: у тети Вари дитя народилось; дом Костиных лег на Леркины плечи.

— Выручай нас, Лерушка, — слабо сказала Варвара, — не бросай: видишь, сынок у меня.

Лерка ахнула: в новой, изукрашенной Никанором Ильичом тонким резным рисунком кроватке-качке лежал спеленатый комочек.

Лерка подоила корову, задала корму свиньям и птице, принялась мыть полы в комнатах.

Варвара, чутко прислушиваясь к дыханию сына, тихо дремала. Нежность захлестывала сердце. Андрейка. Сын. Молчит, сыночек. Семы нет как нет. Не вырвал, родной, время побывать у своих, повидать Андрейку. После гостевания Лесникова она жила в неумолчной тревоге. На самом кончике острого ножа ходит ее Семен. Сорвется — поминай как звали. «Семен! Иссушил ты сердце!»

Приоткрыла глаза. Смешно спит дите: то нос сморщит, то глаза сизые, как голубица-ягода, откроет, то вся мордочка морщится, будто смеется.

Сорвалась, полетела мечта матери далеко — в будущее. Встал на дыбки ее Андрейка; вот шагнул, покачиваясь из стороны в сторону на неокрепших, толстых ножках; вот уже дерется ее забияка со сверстниками на лужайке около дома. Нос, сожженный солнцем, облупился, кожа с головы до пяток бронзовая. Из Уссури не выгонишь. День-деньской на берегу. Из воды на бело-золотой прибрежный горячий песок; так и палит он подошвы ног! Вываляется Андрейка в песке, как чертенок. Торчит торчком мокрый, выцветший добела на солнцепеке вихор. С разбегу — в воду! Андрюшка ты, Андрюшка, балованный сын!

Работничек будет добрый. В батю — труженик.

Батя — богатырь в труде и в воинском партизанском деле. Андрей Семенович! Андрюнька, кроха!

Стук ведра, поставленного на пол, отвлек Варвару от улетевших вперед мечтаний.

Раскрасневшаяся Лерка оттерла тыльной стороной ладони струившийся по лицу пот. Встрепанная, с волосами, выбившимися на высокий чистый лоб, она полоскала тряпку в ведре.

— Ты уже помыла комнаты?! Огонь ты, Лерушка!

Девочка смущенно вскинула на женщину глаза, глубокий синий свет которых всегда покорял Варвару, сказала, словно оправдывалась:

— Я их только подтерла. Вчерась хорошо промыла. Они чистые, подмахнула, чтоб пыль не копилась.

— Откуда там пыль? — грустно возразила Варвара. — Мы с дедом туда и не ходим. Обвыкли в кухне, а там как в гостях себя чувствуем. Сема дома был — так мы в спаленке дни коротали. Сейчас туда и заходить не хочется: сердце ноет. Кончила? Сполосни руки с мылом, достань из русской печки молоко, оно упарилось. Налей кружку, покушай. Не будем деда будить, пусть спит, а то начнет тормошиться… Сдает батюшка-свекор… Плошает…

На лежанке над огромной, теплой русской печью, прикрывшись тулупом, сладко похрапывал Костин.

После смерти Онуфревны ветхим стал Никанор Ильич, хотя и по-прежнему копошился: борону подправит, телегу подмажет, сани из сарая выволокет, в порядке ли? Медно-красные, как коренья кедра, руки свекра жаждали труда, как пересохшая земля влаги.

Сельские ребятишки души не чаяли в дедке Никаноре, стаей слетались во двор — вытребовать старинную сказку, бравую солдатскую песню, искусно вырезанного из дерева конька-горбунка; как привязанные крутились они около доброго старика. Мурлычет с ними Никанор, на спокойном лице его с блекло-голубыми глазами то вспыхивает, то гаснет улыбка.

Сегодня утром Никанор Ильич поднялся чуть свет — взглянуть на внука и сноху. А потом, кряхтя, снова взобрался на лежанку, пожаловался Варваре:

— Слабость ноне во всем теле, кулака сжать не могу. Полежу еще, побалуюсь.

Лерка, наскоро перекусив хлебом и кружкой молока, принялась рубить жмых на подкормку корове. Вдруг ей послышалось далекое, глухое тявканье: тяв-тяв! И ближе — так-так-так!

Бах! Ба-бах! — грозно ударило недалеко от дома.

— Никак гром? Ай стреляют?! — испуганно спросила Варвара.

Лерка выскочила на улицу. Где-то вдалеке одиноко и отрывисто такало: так-так-так! Над селом разорвались снаряды. Недоумевающая Лерка огляделась. Село словно вымерло, люди попрятались по домам.

Внезапно она заметила рассыпавшиеся по селу цепи солдат в травянисто-зеленой форме, они бегали из дома в дом, кричали, стреляли. От страха у Лерки оборвалось сердце, и она стремглав влетела в избу.

— Тетя Варя! Что делается!.. Стреляют солдаты, по улице бегают, в дома заходят. Уже от нас близко.

Варвара прошептала бескровными губами:

— Калмыковцы пришли. Быть беде. Семен уговаривал в прошлый раз: «Уедем со мной, пока не поздно». Куда бы я двинулась грузная?.. Старика и дом на кого бы бросила? Подвинь, Лерушка, поближе качку.

Лерка подвинула к роженице деревянную качку; мирно посапывал в ней младенец.

— Андрюнька! Сынок! — с невыразимой материнской нежностью сказала Варвара и, привстав на постели, взяла из качки ребенка. — Ненаглядный!..

Поцеловала красное насупленное личико, дала сыну набрякшую молоком грудь.

— Молоко-то как сегодня пришло, — морщась и растирая пальцами вздувшиеся на груди желваки, говорила она, — прямо в жар бросает.

Любуясь сыном, забылась на миг молодая мать.

И вдруг на крыльце, в сенцах затопало множество ног. Рванули дверь — она распахнулась настежь.

В избу не вошли, а посыпались как горох низкорослые чужие солдаты. С ними был русский офицер в чине капитана.

— Ну, где тут Варвара Бессмертная? Она же Костина? — прозвучал резкий, с хрипотцой голос офицера.

Капитан поглядел в список с именами и фамилиями. Над некоторыми фамилиями стояли крестики, отмеченные красным карандашом.

— Ты Варвара Бессмертная? А муж где? А свекор?

Не дождавшись ответа от онемевшей от страха Варвары, офицер хрипло продолжал:

— Так. Николу Морозова мы пустили в расход. Поставим крестик. Капитан Верховский любит порядок…

Он достал из бокового кармана аккуратного френча толстый красный карандаш, нашел в списке фамилию Николая Морозова, поставил против нее жирный крест.

— Финита ля комедиа. На очереди разговор душевный с Варварой и Никанором. Дальше — Дробова. Марья Порфирьевна. Так. Так. Смирнов Василь — в бегах. Учитель — в бегах. Силантий Лесников — в бегах. Семен Костин — в бегах. А семьи на что? С них можно шкуру содрать. Так и запишем.

Офицер был пьян.

Молодой японец, старший над солдатами — он отдавал им короткие, похожие на птичий крик, приказания, — подскочил к кровати, на которой сидела простоволосая Варвара с ребенком на руках.