Вера Солнцева - Заря над Уссури

— Сережа! Сережа! Да разве я не понимаю — вся сила в них, неунывных солдатах! Один дядя Силаша, образцовый, рачительный хозяин отряда, чего стоит! А Смирновы? Мы с тобой Ваню Дробова посылаем в разведку на опаснейшие дела, а чету Смирновых — на поиск еще хлеще. А не рискуем ли мы ими?

— В военном деле риск не только благородное, но и неизбежное дело, — серьезно ответил Лебедев. — Конечно, надо беречь Смирновых, как алмаз. Но иногда нет иного выхода. Смирновы осмотрительные, хладнокровные разведчики, и их сведения безукоризненно проверены…

— Смирнова здесь? — спокойно спросил Вадим.

— Отпустил ее к жене Вани Дробова, Марье Порфирьевне: приведет себя в порядок — устает от кочевой походной жизни. Я ее в прошлом году насильно остриг — до сих пор стесняется. Удалось тебе побывать у Петровых? Как они там? Семья в порядке?..

— Все по-старому. Меня интересовало, как попали черновики из дела Ким в мусор, которым пользовались для разжигания печки. Петр и сам не знает: женщина, которая им добывала макулатуру, архивные конторские бумаги, исчезла, как провалилась. И бумажная авантюра на сем закончилась. А как ты-то? — осторожно спросил Вадим.

Лебедев понял вопрос, ответил невозмутимо:

— Перегорела любовь: гасла, гасла… В партизанской купели с народом побратался — дороже дорогого. О Надюше почти не вспоминаю… Жду с надеждой упованья: сбросим белых и иже с ними в море — и я займусь людьми. Василя Смирнова пошлю учиться.

— Не горячишься ли в оценках? — досадливо, а может, и ревниво спросил Вадим.

— Здесь, в дни трагических испытаний, — когда многажды мы бывали под старушкиной косой! — как никогда понял я мудрую одаренность русской души, гениальную талантливость народа.

— Сережа! Сережа! — растроганно проговорил Яницын и обнял друга. — Лебедь мой милый! Побывав в штабе, я воочию, всем существом, ощутил великую стихию народного наводнения и тоже верую: полая вода снесет Колчака, Семенова, Калмыкова. Я живу, я действую. Лебедь, спасибо тебе. Мы дождемся счастья — часа освобождения… Клянусь!

— Клянусь! — ответил Лебедев.

Переглянулись друзья: переполнены их сердца, как в юности.

Они получили от матери Лебедева первое совместное задание и дали, как Герцен и Огарев, клятву верности избранному пути.

Друзья примолкли.

Тревога, радость и боль овладели Вадимом: опять очнулась, подала властный голос его горькая, отчаянная любовь, — поднималось загнанное заветное чувство.

В избу вошли Силантий и Семен Бессмертный.

— Обошли с Семеном Никаноровичем все село, — еще пуще сипел с мороза Силантий. — Все в порядке, Сергей Петрович. Я его на пути встретил — с собой сманил. Думал, теплее будет рядом с такой высоченной трубой, — пошутил он, — да, видать, у холодной печки не нагреешься. Морозище — дышать нечем, так и прихватывает. Ох озябли старые косточки. Чайку нет? После кеты пить хоцца! Согреюсь заодно. В старом теле — что во льду: выношенная шуба не греет…

— В ведре кипяток. Попей чайку, Силантий Петрович, — сказал Лебедев, помогая ему снять вновь задубевший на морозе тулуп.

— Ох! Душа и та, кажись, оттаивает у тепла, — постанывал от наслаждения Лесников, хлебая чай. — Набегался я сегодня, по колени ноги оттопал.

— Как дома дела, Семен Никанорович? — спросил Лебедев. — Как отец?

Семен, гревший у печурки руки, откликнулся:

— Батя молодцом держится, готовит партизанам обоз с зимними вещами. Они на пару с Палагой…

— Отец Семена мстит японцам и белым за сыновей, внука и сноху, — сказал Лебедев комиссару. — В селе живет бабка Палага. Она тоже мстит за расстрелянного белыми сына. Замечательная старуха! Острая, как бритва, прямая, решительная. Как бывалый солдат.

— Я ее помню. На собрании она выступала, когда мы отряд Красной гвардии сбивали в Темной речке, — отозвался на его слова Яницын. И прибавил: — Не пора ли нам начинать? Людям отдых нужен…

— Вставай, Ванюша. Спишь, и отдохнуть тебе некогда, — бережно прикоснулся к Дробову Лесников.

Дробов вскочил, а Силантий хохотнул коротко:

— Ты как лиса — спит, а курей видит…

Все уселись около стола. Лебедев придвинул кружку с чаем к Вадиму Николаевичу, сказал:

— Начнем, товарищи? У нас на повестке дня один вопрос — «Текущие политические события». Товарищ комиссар вернулся из штаба, и мы предоставим ему слово.

— Товарищи! — начал Яницын. — Я постараюсь быть кратким. Возможно, кое-что уже вам известно, но сведения, полученные из первоисточников, будут для вас новостью. С начала октября, в связи с новой мобилизацией в колчаковскую армию, в Хабаровске и по краю распространялась прокламация подпольного исполнительного комитета Советов: «Ко всем мобилизуемым». Основной ее призыв — не идти в армию белых, уходить в партизанские отряды, с оружием в руках бороться за восстановление советской власти. Горожанам советуют выступить с протестами, забастовками, с отказом идти на смерть за власть шайки «позолоченных преступников». Уполномочен сообщить вам, товарищи, следующее: в ноябре в селе Анастасьевском, Хабаровского уезда, состоялась конференция руководителей партизанских отрядов. Говорилось там об усилении партийного руководства партизанским движением, о согласованности боевых действий отрядов, добыче оружия, организации населения для борьбы с интервентами. Избран Военно-революционный штаб партизанских отрядов и революционных организаций…

— А почему от нашего отряда не был командир? — спросил Лесников. — Ай не заслужили? — обидчиво добавил он.

— Конференция происходила в те дни, — объяснил Яницын, — когда мы были заняты по горло, готовились к уничтожению вражеского транспорта.

— Тогда разговор другой, — согласился отходчивый Лесников.

— Систематическое, плановое разрушение путей Приамурского края, в котором есть и наша доля, взбесило контрреволюцию. Белогвардейцы отлично знают, что во главе руководства партизанским движением края стоят большевики-подпольщики, и решили обезглавить наше движение. И здесь мы понесли страшный урон! В хабаровскую подпольную организацию большевиков опять пробрались провокаторы и провалили наших товарищей. В конце октября начались аресты…

Яницын замолчал, его энергичное, подвижное лицо потемнело.

— Ах ты горе-злочастье какое! — ахнул Силантий. — Как это угораздило опять довериться? Ведь ученые уже — один раз их какой-то Иуда Искариот под смертную кару подвел, а ничему не научились, опять проморгали какого-то паразита и отогрели змею за пазухой!

— Да, друзья! — тяжело вздохнул Яницын. — Это подлинная трагедия! Большинство товарищей из подпольной организации, по-видимому, потеряно для нас безвозвратно. Контрразведке Калмыкова удалось захватить и арестовать почти всех членов подпольной большевистской организации Хабаровска. Схватили сто двадцать человек. Они были заключены в полевую гауптвахту Калмыкова — «вагон смерти». Вы, Семен Никанорович, побывали в «вагоне смерти» и представляете, каким пыткам там подвергли лучших из лучших наших соратников. Ночью второго ноября тысяча девятьсот девятнадцатого года калмыковцы вывезли заключенных на Амурский железнодорожный мост. Истерзав пытками, палачи перебили наших товарищей и сбросили с моста в Амур.