Вера Солнцева - Заря над Уссури

На помощь ему пришли офицеры. Скоро все было кончено, сорок человек обагрили кровью белоснежную ледяную дорогу Уссури.

Остервеневший Калмыков картинно показал отряду на убитых кадетов:

— Пример предателям и малодушным. Удостоились чести — получили пули в лоб из собственной руки атамана! — И вновь взорвался, неистово ударяя себя нагайкой по меховым высоким, по пояс, сапогам, заорал: — Есаул Замятин! Проверить! Добить…

Началась сумятица: Замятина в отряде не было. Доложили Калмыкову.

— Крысы бегут с корабля? Расстрелять… — вне себя задыхался от злобы атаман. — Вернусь, вернусь…

Отряд двинулся дальше. Верховский спросил кадета, бывшего на санях за ездового:

— Вы не знаете, кто это кричал? Мне знакомо его лицо: наверное, встречал в кадетском корпусе.

— Сергей Лаптев, — ответил кадет. — Сын провокатора, который засыпал хабаровскую организацию большевиков. Расплатился атаман с его папашей за все услуги, ха-ха! — захохотал кадет. — Мне нахлобучка была: я в корпусе болтнул о его папаше. Ну и вздрючили…

«Свиненок», — вспомнил Верховский, и суетливый человек с носом ищейки сказал четко: «Сыночек!» «Вот тебе и сыночек! К чему потребовал атаман взять этих сосунков? Заразил истерией, снял с места и… остудил. А сам подготовился к походу основательно: меховые сапоги по брюхо, барская доха, новая меховая шапка. На других ему на… была бы своя вонючая шкура цела! О черт, черт дери все! Мальчишки. Мне-то какое до них дело? Все до одного сдохнем рано или поздно…»

Лаптев бестолково бегал по Хабаровску. «Удрали! Куда же мне теперь? Скрываться? Дознаются…» Услышал о расстрелянных на Уссури. Побежал домой.

— Жена! Нет ли нашего на льду?

Занятые своими мыслями, тяжело переводя дух, измученные, добрались до Уссури.

Стыли на льду трупы. Мать безошибочно узнала тело сына, припала к нему. Поднялась и, прямая, беспощадная, сказала:

— Уходи, Лаптев. Сама похороню: он от тебя ничего не примет. Вот оно, возмездие за дела твои…

Втянув голову в плечи, Лаптев зашагал к городу.

В это время со стороны Красной речки вырвался отряд конников. Скакавший впереди всадник заметил путника на льду Уссури, спешился.

— Узнал меня, предатель?

— Бессмертный… Семен, — прошептал Лаптев, и голова его, как подрубленная, упала на грудь.

— Варвара! — крикнул Семен. — Возвращайся в отряд и доставь этого гуся Сергею Петровичу. Узнаёшь?

— Был… тогда с офицером? Он?!

— Он, он, — ответил Костин. — Вот и расскажи товарищу командиру, при каких обстоятельствах встречались. Ребята! Обыщите его — нет ли оружия? Нет? Отправляйся, Варвара. Держи его под винтовкой. Лошадь твою возьмем, может, кому пригодится.

Варвара спрыгнула с коня, вскинула винтовку.

— Вперед, дядя! Вот этой дорогой — к Красной речке. До свидания, товарищи! Будь здоров, Сеня! Ну, шагай, дядя. Как мешок осел, будто косточки вынули.

Калмыкову, скакавшему в первых рядах беглецов, доложили о погоне — преследует конный отряд партизан. Не зная, какие силы брошены в погоню, атаман решил в бой не вступать и приказал основному ядру отряда безостановочно продвигаться вперед. Улепетывал дай бог ноги!

Мысль о возможности отстать от отряда, оказаться отрезанным от него тревожила калмыковцев, и они тоже летели во всю мочь.

Несмотря на категорический приказ Калмыкова хранить в строгой тайне увоз части золотого запаса, весть о нем как-то постепенно просочилась, и скоро весь отряд уже был объят одной заботой: золото! Люди подозрительно и жадно следили друг за другом: не остаться бы в дураках, не ускользнула бы законная доля добычи! Золото!

Летел. Мчался. Уходил подальше от Хабаровска атаман Калмыков, гонимый лютой сорокаградусной стужей, пронизывающим ветром, разыгравшимся не на шутку на ледяных просторах Уссури, погоней партизан. Скорее! Скорее!

Принимай, Китай, одичавшую волчью стаю…

Сильны временщики, да недолговечны!

В маленькой, тепло натопленной комнате непривычная для уха тишина. На столе ворох записей — все разрозненно, на обрывках бумаги, на клочках.

Яницын приводит их в порядок: а то потом и сам черт в них голову сломит. Свершилось невероятное: он дома и не озирается по сторонам. В соседней комнате мирно хлопочет мать, дорогая старенькая мама. Летает стрелой: сын вернулся! Близко, за окном, разрывается от усердия петька-петух: кукареку! — и никаких гвоздей. «Апрель? В апреле восемнадцатого года я встретил в школе у Сережи Аленушку Смирнову. Прошло ровно два года, за два года сказано два слова: „Здравствуйте!“ и „Прощайте!“ Рохля ты, рохля, Вадим! Эх! Не в рохле тут дело: чужая жена — и скован по рукам и ногам цепями товарищества. Товарищ. Партизан. А главное — товарищ! Выше себя не перепрыгнешь».

Он временами и не думал о ней, не вспоминал: никчемно мало было связывающих нитей. «Надо же ухитриться: пролежал с воспалением легких больше месяца — и ни одним словом не обменялись; придет она поздно, уйдет рано. И все-таки, убей меня бог, она хотела тогда что-то сказать. Что? Не обманывай себя, Вадим: жива, жива память о ней, прочно гнездится милый образ гордой и кроткой женщины. Пушистая шапка золотых волос, выбились локоны из-под легкого, наброшенного на ходу платка, печальный взгляд, прикушенная губа. Моя хорошая. Найденыш мой ненаглядный…»

Пересилил себя: сортировал листки — подбирал в хронологическом порядке значительные происшествия и события последних месяцев.

Январь двадцатого года ознаменован огромным размахом народного восстания против обанкротившегося властителя — «верховного правителя» Колчака: рост партизанского движения, восстания в городах, на заводах, шахтах, рудниках, разложение колчаковской армии. Распад. Распад.

О «нейтралитете» заговорили не только американцы, англичане, французы, чехи, но даже японцы бормочут нечто невнятное о невмешательстве. Трещит, трещит интервентская машина — уходит за Байкал! Господа интервенты, «пять союзных флагов», охраняли бежавшего из Омска Колчака вплоть до Иркутска. И «пять союзных флагов» оказались бессильны, бессильны! «Верховного правителя» и его присных сначала упрятали в тюрьму, а в начале февраля Революционный комитет, взявший на себя власть в Иркутске, расстрелял Колчака и главу его правительства Пепеляева.

Тяжелы, могучи еще льды, сковавшие наш край, но начался уже ледоход-ледолом, и нет сил, способных его остановить. Да будет так!

В России красные войска на фронтах громят Антанту, проваливается с позором второй ее поход. На подступах к Ленинграду разбит Юденич. Ликвидирован Северный фронт: разбиты, изгнаны англо-американские войска. На юге Красная Армия домолачивает Деникина.