Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!

Под прикрытием трубы подрывники сделали свое дело. Лягушин объявил гордо:

— Если башка у человека работает, то и тело в сохранности. На одном «ура» такие дела не делают.

А старшина ремонтной летучки Пивоваров! Он приезжал на артиллерийские позиции на велосипеде, обвешанный брезентовыми сумками с инструментами, и, какой бы плотный огонь ни вел противник, с невозмутимым лицом занимался починкой, утверждая, что слесарь на фронте — «главный человек, а стрелять любого дурака обучить можно».

О Гитлере Пивоваров отзывался пренебрежительно:

— Он только своей подлостью знаменит. Зачесал челку на лоб — хулиган, фашист!.. А вот инструмент у них «Золинген» марки, моторчики «Сименс — Шуккерт», сталь крупповская — это да, товар качественный.

— Ты тут пораженческую агитацию не разводи!

— Дурачье, — не обижался Пивоваров. — Я же вас возвышаю для бодрости. Вы же челябинской болванкой крупповскую сталь расколачиваете. Значит, и наша неплоха, вот я к чему веду. Выходит, провел я среди вас политработу по совместительству. Потому что политбойцом числюсь. Только тезисы мои на слесарном материале составлены. Что твердо знаю, то уж знаю, о том и говорю.

Пивоваров сказал однажды Балуеву:

— Культурный человек — это не тот, который дерьмо калом зовет, а тот, кто с людьми в атаку бежит и помнит, что он образованный, и своему в нос наган не тычет, не обзывает, а под огнем ведет себя спокойно, с достоинством, интеллигентно… Наш народ на уважительность падкий, любит, чтобы с ним интеллигентно обращались. Война — та же работа, только тяжелее, чем в гражданке, и убивают, конечно, как положено. Чего же нам из–за этого на войне теряться и друг на дружку собачиться? И все мы тут «выкать», по–моему, друг дружке обязаны. Особо почитать друг друга надо. А офицер в первую очередь, как инженер на производстве, должен с солдатом себя держать интеллигентно.

— Ты это к чему все, Пивоваров?

— Да вот вы, к примеру, меня при всех бойцах унизили. Отремонтировал орудие, пожелал покрасить для красоты, а вы мне при всем расчете: маляр!

— Ну, извини.

— Я вам тогда глубокомысленно сказал: солдат, он тоже рабочий, он любит, чтобы станок или все равно орудие красоту имело. Аккуратнее тогда человек за ним работает. И по нынешней обстановке стреляет прицельнее. А вы меня за это при всем расчете обозвали. Неправильно!

Начальник боепитания, младший воентехник Вильман, пожилой, солидный, в очках с дужкой, обмотанной ваткой, являлся на огневые позиции в самый разгар боя и требовал:

— Прошу всех стреляные гильзы сдавать. Цветной металл — ценность. Ваша батарея отстает по сдаче металлолома.

— Вы что, хотите, чтобы нам орудия подбивали?

— Но вы же и у них там что–то подбиваете! Пошлите разведчиков, пусть сюда доставят. — И кричал сердито: — Подумаешь! Наступление! А позади вас что? Бывшее поле боя. Это же целая свалка металла! Пожалуйста, продвигайтесь на новую позицию, но что у них наломали, соберите в кучу. Цветные металлы отдельно, черные — отдельно.

На складе у Вильмаиа царили порядок, чистота. Выдавая новый ствол для пулемета и рассматривая на свет старый, он страдальчески морщился. Глядя в ствол, как в подзорную трубу, упрекал:

— Еще недельку могли бы пострелять. И не такая уж степень амортизации, чтобы получать немедленно новый.

Выдавая взрыватели для гранат, каждый раз предупреждал:

— Попрошу только в самый последний момент разворачивать из промасленной бумаги: она оберегает от сырости.

Спрашивал безнадежно:

— А тару от снарядов опять не вернули? Ну сколько бой длится? Ну час, два. Ну сутки же, наконец! А остальное время? Надо, товарищи, порядок соблюдать. Нельзя оправдывать войной пренебрежение к материальным ценностям.

Вильман пробовал даже навязать пулеметчикам коробки, чтобы они подставляли их к пулеметам и туда падали стреляные гильзы.

Он являлся на совещание, где происходил разбор боевой операции, и в конце совещания просил слова.

— Извиняюсь, — говорил он, поднимая на лоб очки и глядя в записную книжку. — Я, конечно, не Суворов, но должен обратить внимание на следующее…

Далее он зачитывал целый обличительный список. В нем упоминались и обнаруженные брошенными на поле боя боеприпасы, и многое другое. Он даже предъявлял вещественное доказательство — найденный им лом–лапу.

— Это что же, инструмент или бутафория? — спрашивал он запальчиво. — Так нельзя, товарищи. Воевать нужно хозяйственно!

Заполучить такого вот Вильмана к себе на стройку в качестве хозяйственного десятника разве не находка для руководителя?

И в конце концов отдел кадров отыскал для Балуева и Вильмана.

Чтобы не быть заподозренным в подхалимаже, я должен оговориться: среди хозяйственников попадаются граждане, не соответствующие назначению не только по своим деловым, но и по душевным качествам.

Мне кажется, я даже убежден, что самый важный и ответственный момент в жизни человека — это когда он вдруг обретает право власти, право командовать другим человеком. И это — высшее испытание. Пройти его может далеко не всякий.

У меня были знакомые, которые слыли словоохотливыми, остроумными, общительными людьми, но, получив право старшинства, становились вдруг столь многозначительно молчаливыми, что создавалось впечатление, будто они все время боятся выдать какую–нибудь государственную тайну. Лица их обретали необычайно серьезное выражение. И если даже они давали порой полезные советы и указания, то столь зловещим тоном, что от одного этого тона делалось не по себе.

Словом, на высоких постах мои знакомые выглядели гораздо хуже того, какими они были на самом деле и какими я их знал — сердечными, простыми, неглупыми и почему–то вдруг пренебрегшими этими своими первородными качествами.

Да, духовный мундир начальника — штука тяжеловесная, и тот, кто носит эту тяжесть легко и незримо для окружающих, заслуживает самого искреннего уважения.

Выполнять должность хотя бы самого маленького начальства — очень нервное занятие. Многие тысячи людей в нашей стране, занимающие начальственные должности, вероятно, согласятся со мной. Среди некоторых моих знакомых, ставших начальниками, были люди особенных способностей. Они знали все, что не нужно делать, но вот что нужно… Здесь они проявляли прямо–таки героическую скромность. Находясь в зрелом возрасте, они не стеснялись оставаться отроками, и им даже доставляло странное наслаждение спрашивать обо всем у старших.

Были и такие, которые испытывали особенное умственное оживление, давая руководящие указания. Скажем, приходил человек и спрашивал: «А что, если котлован копать не экскаватором, а размывать монитором? Не будет ли это рентабельнее?» Вместо того чтобы взять карандаш и бумагу да подсчитать и решить, насколько это выгодно или невыгодно, начинали с приятностью обсуждать, какими качествами должен обладать человек при решении подобных вопросов.