Вадим Кожевников - Знакомьтесь - Балуев!

Павел Гаврилович постоял на крыльце, прислушиваясь к тишине, сильно и жадно вдыхая холодный, душисто пахнущий снегом воздух.

Вернулся в избу, разделся, лег на койку, прикрылся поверх одеяла кожаном и погасил свет. Но уснуть сразу не удалось: зазвонил телефон, стоявший на табуретке у изголовья. Павел Гаврилович, не зажигая света, взял трубку, и начался длинный разговор с прорабом другого водного перехода, который находился от этого на расстоянии полтысячи километров, но числился за Балуевым. Чиркнув спичкой, Балуев закурил, слушая обстоятельный доклад прораба и изредка вставляя свои замечания.

Окошко избы сине светилось от лунного света. В открытую форточку тянуло холодом. Убедившись, что молодой прораб все делает толково, Павел Гаврилович положил трубку, свернулся калачиком и вдруг с удивлением почувствовал себя счастливым, умиротворенным…

И, свободно и легко отрешившись от всего на свете, мысленно стал представлять себе этапы завтрашнего опускания дюкера в траншею. И все ему виделось так отчетливо и гладко, как это бывает только в кинохронике или во сне.

Под печью скреблись мыши, сильно дуло из открытой форточки. Павел Гаврилович спал, и его рука машинально сжимала трубку телефона.

В столь недавнее время Москва беспрерывно подвергалась мощным нашествиям командировочных. Они оккупировали гостиницы, министерские и студенческие общежития, туристские и спортивные базы, подмосковные дома отдыха, квартиры московских знакомых. Коридоры, кухни, ванные комнаты москвичей обращались в спальни.

Энергичные периферийцы теснили жителей столицы, захватывали лучшие места в театрах, рестораны и столовые и покидали город, навьюченные, словно трофеями, сувенирами широкого потребления.

Хозяйственники и доныне избегают точной характеристики былой роли снабженца. В этом вопросе они придерживаются пресловутой теории «живого человека», гласящей, что в человеке обязательно должно сочетаться хорошее с плохим.

И здесь хозяйственники смыкаются с некоторыми литературными критиками — «правдолюбцами», которые настаивают на том, что даже самый положительный герой обладает пищеварительным аппаратом со всеми вытекающими из такого факта процессами, и скрывать это от читателя не следует. Пускай он знает всю правду о человеке.

После того как снабженцы утратили титул великих путешественников, их роль и деятельность сильно потускнели, а наша литература лишилась завлекательного, в духе средневекового плутовского романа, героя.

А жаль! Представьте приключенческий роман, героем которого является старинный снабженец. Сколько в таком произведении было бы игры ума, предприимчивости, сокровенного знания психологии быта, хитросплетений сюжетной интриги, когда, кажется, вот–вот будет нарушена законность! Ан нет, герой, ловко балансируя, прошел по самой грани уголовно наказуемого и общественно порицаемого. Нет, такое произведение нельзя было бы читать без волнения…

Но увы, жизнь кладет предел некоторым жанрам. И ничего не попишешь, чего нет, того уж нет! Время для написания плутовского романа из жизни «великого путешественника» — снабженца кануло в Лету.

В упомянутую эпоху квартира Балуева, как и многих москвичей, подвергалась интенсивным нашествиям захватчиков — друзей–сослуживцев Павла Гавриловича.

Балуев, находясь на стройке, благодаря этим посещениям сослуживцев был всегда хорошо осведомлен о том, что делается дома, а близкие всё знали о Павле Гавриловиче. Отпадала нужда в письмах, телефонных разговорах. Живые свидетели ярко и красочно, со множеством подробностей передавали все, что могло интересовать Павла Гавриловича. И вдруг такой правдивый источник информации иссяк.

Балуев набил себе руку в деловой переписке, особо при составлении годовой отчетности. Но когда возникала необходимость писать душевно, искренне, не касаясь вопросов производства, он испытывал чувство смущения и обычно прибегал к помощи междугородного телефона.

Как–то в разговоре Евдокия Михайловна, заслоняя трубку ладонью, спросила:

— Павлик, а ты меня любишь, хоть я уже старая–старая?

Услышав, как фыркнула местная телефонистка, Балуев с упреком сказал ей:

— Лиза, не мешай.

И сколько после этого возгласа Балуев ни дул в трубку, ни вызывал снова Москву, столица не отвечала.

В письменной форме он отослал домой объяснение.

Привыкнув искать и находить в служебной переписке особый, не доверенный словам смысл, Балуев при помощи той же психотехники вчитывался в письма жены. Когда жена упомянула, что шла как–то с работы пешком, он срочно вновь вызвал Москву: по–видимому, она страдает кислородным голоданием на почве сердечной недостаточности, пусть немедля берет отпуск, путевку в Кисловодск получит в главке.

Супруга была вынуждена выслать Балуеву официальную справку из поликлиники о состоянии своего здоровья.

Зато в служебной переписке проницательность никогда не подводила Павла Гавриловича. Так, например, когда начальство просило оказать «трассовикам» техническую консультацию при прохождении ими грунтов с высоким уровнем подпочвенной воды, это означало, что придется отдать «трассовикам» свои откачивающие средства. Здесь все ясно. А вот когда жена написала, что видела в квартире Козленковых очень удобное кресло–кровать, которое продают в Мосторге по семьсот рублей, Балуев, вместо того чтобы благословить такую покупку, написал только: «Не забудь передать привет Козленковым». И Евдокия Михайловна очень расстроилась, считая, что этими словами супруг осудил ее намерение.

Но скоро Павел Гаврилович нашел выход. Симпатичных ему отпускников он убеждал проездом через Москву останавливаться у него на квартире. Живая связь через очевидцев вновь возобновилась.

Так, Изольду Безуглову он послал в Москву, чтобы забрать там после зарядки дозиметры для радиографисток. Она привезла Балуеву исчерпывающие сведения о его сыне, который проявил особое внимание к гостье. И когда Изольда с восторгом рассказывала о Химкинском речном порте, Павел Гаврилович озабоченно щурился, зная, что Химки в равной степени знамениты и своим рестораном. Он спросил деловито:

— А пили вы что там, не воду же из Москвы–реки?

Изольда возмущенно всплеснула руками и сказала:

— Вы просто Костю плохо знаете! Он даже извинился передо мной, сказал, что мышление, каким бы сверхчувствительным оно ни казалось, является продуктом вещественного, телесного органа — мозга, алкоголь, воздействуя на кору, ослабляет его деятельность.

— Выходит, с учебой у него неважно, — констатировал Павел Гаврилович.

— Зато он институтский чемпион по волейболу, и их команду за границу скоро повезут.