Гунар Цирулис - Товарищ маузер

Замерли последние бравурные аккорды вальса Штрауса. Толстый капельмейстер, проклиная в душе августовскую жару и свой тесный, в золотых позументах мундир, отер пот со лба и раскланялся перед публикой.

Однако аплодисментам явно недоставало энтузиазма. Дамы вяло щелкали веерами по затянутым в перчатки ладоням; мужчины, страдавшие от жары несравненно сильнее, обмахивали разгоряченные лица шляпами и сложенными газетами. Немного легче было тем, кто слушал концерт, сидя на веранде ресторана. Они тянули из высоких глиняных кружек ледяное пенистое пиво.

Тени гуляющих укоротились. Обрамленные розами солнечные часы показывали ровно двенадцать, когда со стороны улицы Паулуччи в парк вошли два человека. Младший, которому черные усы, степенная походка и трость придавали известную солидность, был одет в непомерно длинное пальто из серого габардина и такого же цвета цилиндр. Поднятый воротник, белый шелковый шарф, бледность лица и лихорадочный блеск черных глаз наводили на мысль, что он, возможно, болен. Со своим спутником, который по годам казался вдвое старше, он беседовал по-французски, правда с весьма заметным акцентом. Его спутник, в клетчатом дорожном костюме, был долговяз и подвижен. Голова этого человека ни секунды не оставалась в покое — он поворачивал ее в разные стороны, и стеклышки пенсне на его тонком с горбинкой носу сверкали, как два маленьких солнца. Стремительные жесты и громкий голос выдавали бьющую через край кипучую энергию.

— Господин Русениек, — говорил он младшему, — ну ради какого дьявола я приехал сюда? Почему в августе тысяча девятьсот пятого года я нахожусь не в Париже, а в Риге? Да потому, что я имел намерение обрушить на своих читателей водопад увлекательных корреспонденции о героической борьбе, о схватках революционеров с полицией, о побегах и погонях, о взрывах. Однако я в этом городе уже полтора часа, а ни по дороге с вокзала в гостиницу, ни теперь не замечаю, чтобы здесь пахло революцией. Нет, господин Русениек, так дела не делают. Я сегодня же должен сообщить в Париж о каком-нибудь значительном событии. Там, где находится Жорж Шампион, не может быть тишины! Я вас спрашиваю, господин Русениек, где революция?

В глазах Русениека вспыхнули огоньки иронии.

— Ну вот и сообщите своим читателям, что на нашей земле мир и благоволение, — усмехнулся он.

— Я чувствую себя обманутым, а вы со своими шутками! — рассердился Шампион. — Все газеты пишут, что в здешних местах пороховая бочка вот-вот взорвется, что число приверженцев революции стремительно растет, что в ближайшее время возможна всеобщая революционная вспышка. А что я вижу? Сонную провинцию! Курорт! Моды, отставшие от Парижа на несколько лет! — Шампион с презрением кивнул на шелковые шляпы с громадными полями, на соломенные канотье и черные котелки. — Ну, а где же революция, я вас спрашиваю? Где? Где знаменитые боевики с бомбами и маузерами? Где жандармы? Я не вижу даже ни одного гар… гор… Как у вас тут называют полицейских?

— Городовой! — засмеялся Русениек. — Ну, тут их сколько угодно… Посмотрите хоть на этого!..

Шампион критически оглядел разморенного жарой толстого полицейского в белой форме, привалившегося спиной к ограде сквера.

— Так это и есть знаменитый кровожадный городовой?! Не будь у меня так грустно на душе, я бы рассмеялся. Я расхохотался бы так, что с этого огородного пугала слетела бы фуражка. Выщиплите ему усы, приделайте крылышки — и вот вам готовый ангел с шашкой на боку!.. Пардон, что вы сказали? Чтобы я взглянул туда?

Посмотрев в направлении, куда кивнул Русениек, Шампион увидел солидного господина, внимательно изучавшего концертную программу. Казалось, он был слеп и глух ко всему, что творилось вокруг. Лишь жирные, унизанные перстнями пальцы с несколько нарочитой беспечностью играли золотыми брелоками на цепочке от часов, да сытая равнодушная физиономия никак не гармонировала с беспокойно бегающими глазами.

— Ну хорошо, — возбужденно сказал Шампион, — шпиков и городовых я уже увидел. Однако я все же не вижу, чтобы город был «объят революцией». Одни спят, другие слушают музыку, третьи пробавляются минеральной водицей. Те, что поумнее, пьют пиво. О чем я расскажу своим читателям, черт подери!

Русениек еще в Льеже успел привыкнуть к эксцентричному поведению Шампиона.

Их дружба возникла в Бельгии, куда Русениек приезжал закупать оружие по заданию Федеративного комитета рижских революционных организаций. До него в Льеж уже прибыли Давис Пурмалис, известный в подполье под кличкой «Фауст», со своей сестрой Диной. В революционном подполье Фауст считался непревзойденным специалистом по изготовлению бомб. После того как его за политическую неблагонадежность исключили из Рижского политехнического института, он уже шесть месяцев в Льеже изучал химию и успел хорошо ознакомиться с местными условиями.

Когда появился Русениек, Фауст сразу заявил, что без посредника закупить крупную партию оружия не удастся. Дело осложнялось. К счастью, как раз в это время в Льеже находился французский журналист Шампион, человек пламенного темперамента, известный своими симпатиями к революционному движению.

Русениек долго искал путей к Шампиону, стремясь понять, можно ли положиться на этого человека в столь серьезном и важном деле. Поможет ли он? Не будет ли обращение к нему русских революционеров лишь поводом для очередной сенсации? А тем временем события на родине развивались стремительно и бурно.

Весь мир потрясло сообщение о восстании на броненосце «Потемкин». Газеты печатали пространные корреспонденции о забастовках в Петербурге, о крестьянских волнениях, о кровавых стычках народа с полицией.

Каждый день промедления казался Русениеку преступлением. Оружие необходимо — без него не может быть организовано восстание. Нужно действовать, и действовать решительно…