Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 1

(Пошел, закрыл на ключ дверь, снял со стола телефоны, поставил на пол, положил под голову бумаги и лишь хотел прилечь, как над столом зазвенел колокол. Хохочет.) Любопытство! Вместо петухов… полночь отбивает… Какого черта, в самом деле! Может, что-нибудь испортилось? (Шарит по стенам.) Никогда я этого колокола не видел… Ах, прокисай ты совсем! Ведь он так меня со света сживет. Вот неприятность какая! (Наблюдает.) Ты хитер, а мы еще хитрее! (Нашел обрывки шпагата, связал, встал на стол и, привязав одним концом язык колокола, другой укрепил на ножке стола. Веревка дергается.) Побаловался — и хватит. Ну-ну, дрыгайся! Понапридумали культуры, а она портится. В Америке он бьет, когда надо, на обед — так на обед, а у нас он в обед молчать будет, а в полночь разыграется. На фасон бьем. Вот за это вас и снимают, товарищи. Мало снимать! Из партии гнать надо! (Устраивается спать. Только прилег — стук в дверь.) На черта я дверь замкнул! Ходили бы сами по себе. Сейчас! (Открывает.)

Входят Гайи Зуб.

Гай. Так, говоришь, Андрон заболел?

Зуб. Вроде так.

Гай. В город за доктором послали. А наши доктора где?

3уб. В расходе.

Гай (пишет записку) . Ну, расскажи, товарищ Зуб.

Кондаков (Зубу) . Он и есть?

Зуб (кивнул Кондакову) . Эх, те-те, те-те…

Гай. Квартиру Максима знаешь? Снеси ему. Буди. Не важно!

Зуб уходит.

К чему же это ты, товарищ, на пол телефоны составил? (Увидел веревку.) Это зачем?

Кондаков. Испортился, что ли. Жизни не дает.

Гай. Давно он тебе жизни не дает?

Кондаков. Минут десять.

Гай (взял телефон) . Пожарную команду… Говорит дежурный по заводу. В заводе пожар: получили сигнал по системе. Трубки расплавились.

Кондаков. Ах, прокисай ты сов… Кто же располагал?

Гай. Ты кто?

Кондаков. Начальник литейной.

Гай. Плохой начальник. Дурак, а не начальник!

Кондаков. Извиняюсь, посторонние не имеют права оскорблять.

Гай. Если бы ты не был дурак, то я бы тебя отправил в ГПУ. Умный человек, прежде чем взять на свою ответственность завод, узнал бы свои обязанности… (Смотрит на веревку.) До сих пор льется вода… Заводской человек. Стыдно!.. Иди домой спать!

Кондаков. Не оскорблять! Это, знаете, я поставлю вопрос на райкоме… (Вдруг.) Позвольте, кто вы такой?

Гай. Начальник строительства. Григорий Гай.

Кондаков. Бывший, товарищ, бывший!

Гай. Пока я не сдал завода, я настоящий начальник, и я тебя снял с дежурства.

Кондаков. Произвол… Конечно… пожалуйста. (Идет.) Не зря я голосовал против вас, товарищ Гай, не жалею — попал в точку.

Гай. Попал? Поздравляю!

Кондаковуходит.

Из какого музея они таких набрали? (Звонит.) Дайте квартиру Гая. Номер… (подумал) тридцать… (Послушал.) Странно! Приехал — жена домой не пускает.

Врывается Максим, за ним — Зуб.

Максим. Гриша! Душа!.. (Обнял Гая, поцеловал.) Зуб, иди, я за тебя буду.

3уб. Я вам, товарищ Гай, хотел сказать…

Гай. Говори!

Зуб. Эх, те-те, те-те…

Гай. Все в порядке, Зуб. Поедешь со мной работать?

Зуб. Со всей душой, но только товарищ Белковский… Эх, те-те, те-те… Товарищ Белковский, товарищ Белковский! Эх! (Ушел. Вернулся.) Подлюга товарищ Белковский! И везде на собраниях скажу — подлюга! (Уходит.)

Гай. Максим, к чему он?

Максим. Тут, брат, пошел такой диалектический материализм, что ты мог прямо ехать в ЦКК.

Гай. Приказ обо мне подписан?

Максим. Нет.

Гай. Так какого же черта?

Максим. Бросьте ваш темперамент! Вы до сих пор были начальником. Так. А Белковский был вашим заместителем. Так. За неделю до вашего приезда… Белковский приехал временно исполняющим обязанности. Зачем такой приказ, если ты возвращаешься через неделю? Это — с одной стороны. С другой стороны — дело о твоей работе передано в ЦКК. С третьей стороны — бюро райкома, при особом мнении Андрона, постановило требовать обновления хозяйственного руководства. А в-четвертых — все собаки знают, что Гай снят. Мне Андрон намекнул: «Максим, предупреди, мол, парня. Телеграфируй — тебе удобнее».

Гай. Андрон? Почему Андрон?.. Уж кого я бил больше всех, так это профсоюзников. У меня Андрон два месяца в правом уклоне ходил, еле выпутался… Максим, мы все-таки коммунисты!..

Максим. Мне, понимаешь, никто не верит, что я коммунист. В Сталинграде работал, был комсомолец, третий год в партии, а все считают комсомольцем и в бесклассовое общество переведут комсомольцем. Я вечный комсомолец.

Гай. Мы все-таки коммунисты, Максим, мы прошли революционную школу, мы кое-что понимаем. Я допускаю, что Белковскому самому захотелось пустить завод, допускаю, что он затеял грязные интриги, но дело не в Белковском.

Максим. Нет, в Белковском. Ух, это гад! Он теперь до меня добирается. Дает явно невыполнимое задание. Я отказываюсь. Он берет трубку и звонит Елкину: «Алло, Сеня! Это говорит Николай. Наш Максим опять у нас не хочет работать… Сеня, поговори с нашим мальчиком…» Буквально говорю, как стенографистка. Я раз хотел ему морду набить, но этика не позволила.

Гай. Неужели за восемь месяцев Колька Белковский так испортился?

Максим. Не испортился, а раскрылся. Аппарат… (указал на столы) вот это… весь в лучах его очарования. Ксения Ионовна разве… она ж в тебя влюблена. Страдает баба. Просто жалко девушку!

Гай. Не так. Не то.

Максим. Скажешь — не влюблена? Я письмо написал, обратно отдала.

Гай. Не дурачься! Здесь что-то поважнее, чем Белковский, а вы не умеете подняться выше мышиной возни. (Подумал.) Конечно, и корысть…

Максим. Гриша, умоляю, поднимайся, поднимайся выше меня! Разве я тебя один за этим сюда ждал? А ты на меня кричишь.

Гай. Вечный ты комсомолец. Скажи вот что… Как ведет себя жена?

Максим. Я с ней — гуд-бай. Не разговариваю.

Гай. Я у тебя спрашиваю — как она себя ведет?

Максим. В какой плоскости?

Гай. Ну как, по-твоему, о чем я спрашиваю?

Максим. Подумаешь, экзамен! Она, директор, ваш непримиримый и принципиальный противник… а по-моему — предатель.

Гай. Вот куда повернуло! Картина проясняется… Я вот что, Максимка… я, видишь ли… Я, видишь ли, сюда попал оттого, что у меня дом взаперти. Позвонил отсюда — не отвечают. Разве еще попробовать? (Взял трубку.)