Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 3 том

Маршал Жуков и главный маршал авиации Теддер объявляют:

— Сейчас предстоит подписание акта о безоговорочной капитуляции.

Немцам переводят эти слова. Кейтель кивает головой:

— Да, да, капитуляция.

Имеют ли они полномочия немецкого верховного командования для подписания акта капитуляции?

Кейтель предъявил полномочия. Документ подписан гросс-адмиралом Дениц, уполномочивающим генерал-фельдмаршала Кейтеля подписать акт безусловной капитуляции.

— Имеют ли они на руках акт капитуляции, познакомились ли с ним, согласны ли его подписать? — спрашивают маршал Жуков и маршал Теддер.

О капитуляции, только о капитуляции — полной, безоговорочной, безусловной идет речь в этом зале сегодня.

— Да, согласны, — отвечает Кейтель.

Он разворачивает папку с документами, вставляет монокль в глаз, берет перо и собирается подписать акт. Его останавливает маршал Жуков.

— Я предлагаю представителям главного немецкого командования, — медленно произносит маршал Жуков, — подойти сюда к столу и здесь подписать акт.

Он показывает рукой, куда надо подойти фельдмаршалу.

Кейтель встает и идет к столу. На его лице багровые пятна. Но его глаза слезятся. Он садится за стол и подписывает акт о капитуляции. Кейтель подписывает все экземпляры акта. Это длится несколько минут. Все молчат, только трещат киноаппараты. В этом зале сейчас нет равнодушных людей, нет равнодушных и во всем человечестве и тем более — в Советском Союзе. Это на нас обрушилась войной гитлеровская военная машина. Наши города жгли, наши поля топтали, наших людей убивали, у наших детей хотели украсть будущее.

Сейчас в этом зале гитлеровцев поставили на колени. Это победитель диктует свою волю побежденному. Это человечество разоружает зверя.

Фельдмаршал Кейтель подписал капитуляцию. Он встает, обводит взглядом зал. Ему нечего сказать, он ничего и не ждет. Он вдруг улыбается жалким подобием улыбки, вынимает монокль и возвращается к своему месту за столом немецкой делегации. Но прежде чем сесть, он снова вытягивает перед собой свой фельдмаршальский жезл, затем кладет его на стол. Акт о капитуляции подписывают генерал-адмирал фон Фридебург, генерал-полковник Штумпф.

Все это происходит молча, без слов. Слов уже не надо. Все нужные слова сказали Красная Армия и армии наших союзников. Теперь это только безусловная, безоговорочная капитуляция. Больше от гитлеровцев ничего не требуется. Немецкие уполномоченные молча подписывают акт. Затем акт подписывают маршал Жуков и главный маршал авиации сэр Артур Теддер. Вот подписывают акт также свидетели — генерал Спаатс и представитель французской делегации генерал Делатр де Тассиньи.

Члены немецкой делегации могут покинуть зал.

Немецкие генералы встают и уходят из зала — из истории. Все присутствующие на этом историческом заседании радостно поздравляют друг друга с победой. Война окончена. Маршал Советского Союза Жуков жмет руку маршалу английской авиации Теддеру, генералу американской армии Спаатс и другим генералам.

Победа! Сегодня человечество может свободно вздохнуть. Сегодня пушки не стреляют.

Берлин. В ночь на 9 мая 1945 г.

Мы уже привыкли к миру.

Самолет в небе уже не кажется нам обязательно бомбардировщиком, треск отбойного молотка в шахте не чудится пулеметным треском. И когда мы видим на дороге людей с лопатами, мы знаем: они роют канал, а не противотанковый ров, котлован, а не окоп полного профиля.

Миролюбивые люди, мы вернулись в мирную жизнь как в естественное состояние человека: снова стали делать то, что прервала война, — строить коммунизм. Мир, выстраданный нашими муками и завоеванный нашей кровью, стал для нас еще дороже и краше. Мы знаем ему цену, — мы заплатили сполна.

Жизнь не дала нам передышки, отдыха после войны, да мы этого и не просили. Мы не умеем и не любим почивать на лаврах. Да, это мы завоевали победу для всего человечества, но мы не требуем, как некоторые, чтобы теперь человечество работало на нас. Потому что мы освободители, а не завоеватели. Мы не умеем жить на чужой счет.

Мы всего достигли сами — победы, мира, счастья. Да, мы уже привыкли к мир у, заживают раны, зарубцовываются шрамы, из пепла встают города, — но можем ли мы забыть войну? Это была всенародная война, отечественная, и мы все — ее ветераны. Все. И солдаты, и стахановцы. И мужчины, и женщины. И партизанские деды, и ребята из ремесленного училища.

Война была не только испытанием. Великая война была и нашей великой славой. Давно прославившиеся на весь мир героизмом труда, советские люди в дни войны прославились на весь мир и своим беспримерным ратным подвигом.

Пусть кое-кто хочет забыть это.

Забудет ли мир? Забудем ли мы?

Вспомним же об этих днях в солдатской шинели, о фронтовых друзьях, о тех, кто сражался рядом, о тех, кто геройски пал, о нашей воинской славе, о нашей победе.

И об этом дне вспомним, о самом величественном дне в нашей солдатской жизни, когда над поверженным Берлином, над зеленовато-черным куполом рейхстага, взвилось, наконец, знамя победителя. Не звездное знамя янки, не полосатый флаг британцев, а наше знамя. Алое, как наша кровь. Горячее, как наши сердца. Простое и чистое, как наша правда. Наше знамя. Потому что это мы, и никто другой, вошли в Берлин. Потому что это мы победили.

Вспомним, как это было...

Еще лежали в мокрых мартовских окопах бойцы, занимая оборону, еще шел по Одеру тощий, чахоточный, западноевропейский лед, еще на завоеванных нелегкой кровью крохотных плацдармах на западном берегу реки еженощно кипела малая, своя война, еще нетерпеливая жажда нового наступления не переполнила до краев солдатских сердец, хоть уж и стучала в сердце, — а в Ставке Верховного Главнокомандования уже был разработан план последнего и стремительного удара. Три фронта — 1-й Белорусский, 1-й Украинский и 2-й Белорусский — осуществляли этот план.

И раньше, чем заговорили пушки, и раньше, чем поднялись из окопов бойцы, — в тихом здании Военного Совета фронта — фронта, на котором я был, — собрались генералы и расселись по указанным им местам.

Они сидели здесь так, как потом наступали. Чуйков и Берзарин в центре. Левее — Цветаев и другие. Правее Берзарина — Кузнецов и Перхорович. Рядом с Чуйковым сидел командарм 1-й танковой Катуков и рядом с Берзариным командарм 2-й танковой Богданов.

А за командармами, сзади, сидели их командиры корпусов, а уж за ними незримо стояли их войска. Их не было в этом тихом зале, но, обсуждая план удара, генералы твердо знали, что могут положиться на своих солдат.

И солдаты в мокрых окопах, на плацдармах и переправах, в войсковом тылу и в снайперских гнездах верили своим полководцам. Не только потому, что это были прославленные генералы, но и потому, что это были многоопытные генералы, не раз водившие войска на бои и победы.