Борис Горбатов - Собрание сочинений в четырех томах. 1 том

Десять дней бились здесь, а сегодня утром, семнадцатого, механик Козуб, не уходивший со вчерашнего дня с плотины и потерявший счет часам своей бессменной работы, переставил каркас и сказал водолазам.

— Теперь гоже.

В десять часов утра водолазы полезли в воду уплотнять каркасы. Они забивали в щели паклю, шлак, деревянные клинья и через два часа, к двенадцати, кончили свою работу.

Это был рекорд.

Тяжело ступая по лесенке, ведущей из пролета, водолазы полезли наверх.

Первым выходит бригадир водолазов Оров, за ним Тихомиров и Кучма.

Днепр стекает с их костюмов легкими струйками.

Зильберштейн встречает Орова у выхода наверх и подает ему руку:

— Ну поздравляю, Оров, — говорит она взволнованно, — ну, поздравляю.

Оров молча жмет ее руку, улыбается и проходит дальше.

С реки идет мартовский, беспокойный ветер. Днепр раскололся пополам: до плотины он весь во льду, еще крепком и прочном, хотя и подернутом полыньями. Через плотину же Днепр падает бурными водопадами.

Вода стремительным гоном мчит сквозь пролеты в пене, в тьме мелких и плотных брызг, падает с гребня, и кажется, что река дымится.

Инженер Зильберштейн озабоченно смотрят на покрытую льдом сторону Днепра.

— Полыньи, — указывает она рукой на чахоточные пятна на льду, — полыньи растут... — и переводит озабоченный взгляд на пролеты.

В листовках «Пролетара Днипробуда», которые выходят на плотине по нескольку в сутки, боевой аншлаг: «Пропустим весенний паводок через сплошной бетонный гребень плотины!»

Паводок скоро.

Все чаще и чаще слышится над рекой характерный треск: лед дает трещины. Как жировые пятна расползаются по реке полыньи.

Рабочие и инженеры тревожно поглядывают на реку. Много еще не закрыто пролетов. Они залиты стремительным течением воды, и кажется, что здесь не то что работать, сюда и приступиться нельзя.

К открытому, еще наполненному водой пролету первыми приходят каркасы.

Старший механик Козуб, пришедший сюда, на Днепрострой, с села рядовым такелажником, малограмотным, но широкоплечим и охочим к работе парнем, выросший здесь, на плотине, и вырастивший плотину вместе с другими строителями, — Козуб первым подходит к новому пролету, где полновластно бушует вода.

Двадцатипятитонный «малый» или сорокатонный большой стальной каркас, мудро управляемый двумя огромными кранами, медленно погружается в воду. Он борется с силой воды, выталкивающей его, преодолевает, побеждает ее и, наконец, «по горло» входит в реку.

Огромный, трехтонный железный щит Буле с нагрузом, доведенный до десятитонного могущества, покачивается в воздухе над пролетом. Длинный хобот крана тяжело играет им, раскачивает, маневрирует и тоже опускает в пролет. Щит уверенно входит в каркас и закрывает его, преграждая доступ воде в пролет.

Днепр бьется о щиты, упрямо толкается в железную преграду, отступает, находит щели и злобно врывается сквозь них в пролет. Но теперь он тощий, слабосильный, хотя и злой.

Каркасники сделали свое дело. Тяжелые гаки высвобождаются из отверстий, краны подымают хоботы вверх, вытягивают из пролета цепи и медленно уходят дальше. Раньше в день каркасники устанавливали один каркас. Три каркаса и даже больше в день — не редкость теперь для Козуба, Захарова и их помощников.

Они уходят, оставляя пролет водолазам и плотникам.

Плотники вызвали водолазов на соревнование. Они тоже работают в воде, уплотняя каркасы. Щели, сквозь которые хлещет вода, они забивают паклей и шлаком.

Им приходится работать в стуже, в холодной, мартовской, подледной воде; и молодой, румяный Разуман, один из лучших плотников плотины, завидует водолазам:

— У них специальные костюмы. А нам только штаны дают. Нет, ты рубашку нам дай водолазную, мы бы им показали соревнование, — и добавляет тихо: — очень в той рубашке работать прекрасно.

Но и без водолазной рубашки прекрасно работает Разуман. Вылезши из воды, он отряхивается, но не идет греться: хочет лезть опять.

— Иди, иди, Разуман. Иди грейся, — кричат ему товарищи, — нечего...

Его загоняют силой...

Пока водолазы и плотники уплотняют каркас, в пролете начинает работать водоотлив. Он выкачивает из пролета воду и вышвыривает ее обратно в Днепр.

— Не мешай!

Щели уплотнены. Вода выкачана. В пролете сухо. Плотники кончили опалубку. Днепр побежден.

— Ну, теперь пролет наш, — говорят бетонщики и лезут в пролет.

Бригадир комсомольской бригады бетонщиков Ткаченко, давший в январе двести пятьдесят процентов выполнения задания, расставляет своих людей в пролете.

— Ну, работать же ж, эх! — говорит он угрожающе и встречает первую бадью бетона.

К лопате привязаны две веревки. Одной лопатой работают трое. Один держит лопату за рукоятку, двое других тянут за веревки. Так сноровистее, быстрее и легче.

За четыре часа бригада Ткаченко опоражнивает восемьдесят три бадьи.

— Давай, давай! — только покрикивают бетонщики, войдя в азарт. — Не задерживай.

Сто двадцать четыре кубометра бетона легло в пролет за эти четыре часа, — встречные нормы намного перевыполнены.

Ну и работали же!

Разгибали спину только затем, чтобы принять новую бадью.

Лопата беспрерывно и мерно опускалась в бетонную кучу, вгрызалась в нее, полная взлетала вверх, расшвыривала по участку бетон и опять опускалась.

Тут работали молча и, только когда приходила новая бадья, встречали ее шутками.

— Эх, и пузата же ты, Марья Ивановна, — шутливо и ласково говорили ей.

Все выше и выше поднимается бетон. Скоро он дойдет до отмеченной на бычке зарубки — тут и конец пролету.

«Еще один участок гребенки готов, закрыт, очищен» — радостно сообщает листовка.

В четыре часа дня бетонщики вылезают наверх и толпятся около прораба.

Они тоже спрашивают о цифрах: смена соревнуется со сменой, бригада с бригадой. Идет трудовой бой, где оружие — лопата, поле сражения — пролет, награда — честь уложить последний кубометр в гребенку.

— Так как там, а? — спрашивают у прораба, чтобы прикинуть, подсчитать и опять нажать, где нужно.

Раньше, — пожалуй, теперь можно сказать, что это было давно, — Зильберштейн занималась другими цифрами.

В двадцатом году робкой еврейской девушкой с Балты пришла она в комсомол. Школу рядовой комсомольской работы она прошла скромно и тихо, маленькая, худенькая Шуламис, и, наконец, одесский губкомол посадил ее в учстат подсчитывать количество комсомольцев: сколько приросло, сколько убыло, сколько бандитами убито. Она ведала личными карточками, анкетами, в которых немудрено и кратко рассказывалась жизнь целого поколения, а в 1922 году ее послали учиться.

На Днепрострое она очутилась в 1927 году, прямо с вузовской скамьи, работала сначала стажером, потом младшим техником, старшим техником, помощником прораба и, наконец, прорабом.